Дочь Галилея
Шрифт:
Конечно, я не хотела бы, чтобы Вы сомневались в моей привязанности, потому что я никогда не перестаю молиться за Вас благословенному Богу, ибо Вы, господин отец, заполняете все мое сердце, и ничто не значит для меня больше, чем Ваше духовное и физическое благополучие. А чтобы предоставить Вам ощутимое доказательство своей заботы, скажу Вам, что я добилась разрешения взглянуть на Ваш приговор, чтение коего, с одной стороны, сильно опечалило меня, но, с другой стороны, ужас, который он вызывает, заставляет меня так страстно желать Вам добра, возлюбленный господин отец, что я еще больше хочу радовать Вас хотя бы малым. Я готова принять на себя Вашу обязанность читать еженедельно семь псалмов, и я уже начали выполнять это требование и делаю сие с большим рвением, во-первых, потому что верю, что
Моя дорогая сестра Луиза все еще плоха, ее мучают боли и спазмы в правом боку, от плеча до бедра, она почти не может лежать в постели, но днем и ночью сидит на стуле; доктор сказал мне, когда в последний приходил осмотреть ее, что подозревает у нее язву в почке, и если это так, то бедняжка неизлечима. Аля меня во всем этом самое худшее - видеть ее страдания и не быть способной помочь, потому что мои лекарства не приносят сестре Луизе ни малейшего облегчения.
Вчера мы установили воронки в шесть бочек розового вина, и все, что теперь осталось, - это перелить его. Синьор Рондинелли при этом присутствовал, он следит и за сбором винограда и рассказал мне, что муст [78] уже вовсю забродил, так что он надеется, вино получится хорошим, хотя будет его немного; я пока не знаю точно сколько. Сие все, что в этой спешке я успеваю рассказать Вам. Посылаю с любовью пожелания от имени наших обычных друзей и молю Господа благословить Вас.
Писано в Сан-Маттео, октября, 3-го дня,
в год 1633-й от Рождества Христова.
Горячо любящая дочь,
Сестра Мария Челесте
«Помилуй меня, Боже, по великой милости Твоей, и по множеству щедрот Твоих изгладь беззакония мои.
Многократно омой меня от беззакония моего, и от греха моего очисти меня.
Ибо беззакония мои я сознаю, и грех мой всегда предо мною».
Псалом 50:3-5
Неизвестно, сам Галилей читал покаянные псалмы, как и прежде, или сестра Мария Челесте взяла на себя это бремя, потому что эта обязанность выполнялась в уединении. На публике Галилей оставался последовательным в своем убеждении, что не совершил никакого преступления.
«У меня есть два источника постоянного утешения, - писал он позже своему французскому стороннику Николя-Клоду Фабри де Пейреску, - во-первых, то, что в моих сочинениях невозможно найти даже малейший намек на непочтительность к Святой Церкви; во-вторых, свидетельство моего разума, содержание которого известно лишь мне и Богу на Небесах. А Он знает, что я напрасно страдаю, ибо никто, даже древние святые отцы, не высказывались с большим благоговением и с величайшим рвением по отношению к Церкви, чем я»[79].
«Господи! Услышь молитву мою, и вопль мой да придет к Тебе.
В начале ты основал Землю, и Небеса - дело Твоих рук.
Они погибнут, а Ты пребудешь; и все они, как риза, обветшают, и, как одежду, Ты переменишь их, - и они изменятся.
Но Ты - тот же, и лета Твои не кончатся».
Псалом 101:2,26-28
XXIX Книга живущих, или Пророк в своем отечестве
Во время пребывания в Сиене Галилей периодически впадал в отчаяние. В октябре он признался дочери, что77 иногда чувствует себя так, словно его имя вычеркнуто из списка живых. Ученый никак не ожидал столь жестокого приговора от Святой Инквизиции, очень переживал бесчестье, и это сделало его изгоем в собственных глазах. В самые худшие моменты Галилей переставал верить, что его репутация когда-либо будет восстановлена, склоняясь к тому, что его работы больше никогда не увидят свет. Всю свою жизнь он подвергался зависти и несправедливой критике, вынужден был переносить удары, сыпавшиеся
В ответ на такое горестное письмо сестра Мария Челесте 15 октября писала:
«Может быть, к радости благословенного Бога, окончательный указ относительно Вашего возвращения не отложит сие событие на срок больший, чем мы надеемся. А тем временем я получаю бесконечное удовольствие, выслушивая, как твердо Монсеньор архиепископ держится любви к Вам и заботы о Вас. Я и на мгновение не предполагаю, что Вы вычеркнуты из, как Вы говорите, de libra viventum[80]. Это, безусловно, не так по всему миру и даже в нашей стране: напротив, мне кажется по тому, что я слышу вокруг, что хоть на краткое мгновение Вы и пережили затмение, но теперь звезда Ваша вновь восходит. Я прекрасно знаю, что обычно nemo propheta acceptus in patria sua[81]. (Боюсь, что мое пристрастие к латинским фразам, вероятно, отдает немного варварством.) И нет сомнения, господин отец, что здесь, в монастыре, Вас любят и уважают даже больше, чем прежде; и за все это можно только благодарить Господа Бога, потому что Он источник всех милостей, которые я почитаю вознаграждением и себе, а потому у меня нет иного желания, кроме как выразить свою признательность за них так, чтобы Его Божественное Величие продолжало одаривать Вас, господин отец, своими милостями, а заодно и нас, но свыше всего, чтобы Он даровал Вам здоровье и вечное благословение».
Все, что писала сестра Мария Челесте о положении Галилея в мире, было чистой правдой. Его бывшие ученики по-прежнему почитали его, повсюду в Европе они твердили о том, что ученый был осужден несправедливо. Среди сторонников Галилея можно назвать Рене Декарта, находившегося тогда В.Голландии, и живших во Франции астронома Пьера Гассенди и математиков Марина Мерсенна и Пьера Ферма. Французский посол в Риме Франсуа де Ноай, который учился у Галилея в Падуе, развернул кампанию за его прощение, торжественно вступив в Рим в 1633 г. во главе кавалькады убранных серебром лошадей и сопровождаемый ливрейными лакеями в шитых золотом одеяниях[82].
Церковные деятели тоже давали понять, что Галилей осужден несправедливо, хотя немногие решались протестовать открыто, как архиепископ Сиены. В Венеции, например, Галилей мог по-прежнему рассчитывать на верность фра Фульгендзо Микандзо, богослова Венецианской республики, с которым он познакомился в годы работы в Падуе. Микандзо в свое время сумел унять бурю папского гнева, когда в 1606 г. Павел V наложил интердикт на Венецию, полностью парализовав христианскую жизнь в городе на целый год в наказание за насмешки республики над его властью. Микандзо также вступился за своего бывшего начальника, доброго друга Галилея, фра Паоло Сарпи после суда над ним и смерти Сарпи, последовавшей в 1623 г. Теперь он выступил и в защиту Галилея.
Тем временем необыкновенное внимание со стороны архиепископа Пикколомини вышло за пределы дворца, где Галилей оставался как бы под стражей, распространившись и на дочерей Галилея в монастыре Сан-Маттео в Арчетри. Монсеньор архиепископ посылал им подарки, включая самые изысканные вина, которыми сестры делились с остальными монахинями (вина эти использовали в обители и как напиток, и как компонент для приготовления супа). Благодаря архиепископу Галилей смог отсылать сестре Марии Челесте угощения, о которых та прежде и не слыхала, например, сливочно-белые яйцевидной формы головы сыра моцарелла, изготовленного из молока буйволицы.
«Господин отец, должна сообщить Вам, что я совершеннейшая тупица, - признавалась в ответ на этот подарок его дочь, - в самом деле, вероятно, величайшая тупица в Италии, потому что, прочитав, что вы посылаете мне “яйца буйвола”, я и вправду поверила, что это яйца, и собиралась приготовить из них огромный омлет, решив, что они, наверное, очень велики по размеру. Этим я сильно позабавила сестру Луизу, которая очень долго и от души смеялась над моей глупостью»[83].
Когда из следующего письма Мария Челесте узнала, «что монсеньор архиепископ был осведомлен о моей глупой ошибке с буйволиными яйцами, то не могла не покраснеть от стыда, хотя, с другой стороны, я счастлива, что позабавила Вас, ведь именно для этого я и написала о своей глупости».