Дочь Галилея
Шрифт:
Все десять месяцев разлуки с отцом она старательно писала обо всем, что могло представлять интерес, даже когда головная или зубная боль заставляла ее быть весьма краткой. «Синьор Рондинелли, - докладывала Мария Челесте в середине октября, - не показывался сюда уже две недели, потому что, насколько я слышала, он утонул в небольшом количестве вина, которое налил в два бочонка, и содержимое их довело его до плачевного состояния и глубокой печали».
Хотя Галилей никогда не покидал пределов дворца, архиепископ помогал ему в делах, что давало сестре Марии Челесте возможность обращаться к отцу с просьбами. «Я всегда хотела знать, как приготовить сиенские кексы, о которых все только и твердят; приближается День всех святых [1 ноября], вот если бы Вам, господин отец, случайно удалось дать мне шанс взглянуть на них, не говорю “попробовать
Еще дочь просила Галилея написать «пару строчек» их заботливому доктору Джованни Ронкони, которого она часто встречала в те дни в монастырской больнице. Сестра Мария Челесте приглашала доктора Ронкони или одного из его помощников в обитель, когда болезнь одной из сестер была слишком тяжелой и сама она не могла помочь страждущей.
«Те, кто болен, могут лежать на мешках, наполненных соломой, и могут иметь подушки из пера под головой, а те, кто нуждается в шерстяных чулках и матрасах, могут использовать их»
(Устав ордена св. Клары, параграф 8).
Несмотря на то, что опасность чумы миновала, лихорадка и различные хронические болезни мучили в это время пятерых монахинь.
ВОЗБЛЕННЫЙ ГОСПОДИН ОТЕЦ! В прошлую среду из обители Сан-Фирензе пришел брат, чтобы передать мне от Вас письмо, а также небольшой пакет с красной льняной пряжей, которая, из-за значительной толщины нити, показалась мне весьма дорогой; но цвет ее так красив, что делает цену в 6 крези за моток более или менее терпимой.
Сестра Луиза остается в постели, улучшения почти незаметны, а кроме нее еще несколько сестер заболели, и если заподозрят у нас чуму, мы пропали. Среди больных и сестра Катерина Анжела Кнсельми, которая раньше была матерью-настоятельницей, поистине достойная и разумная монахиня, а после сестры Луизы мой самый дорогой и близкий друг; она так тяжело больна, что вчера утром ее причастили: судя по всему, жить ей осталось несколько дней; и то же самое можно сказать о сестре Марии Сильвии Босколи, молодой женщине, 22 лет, можете представить себе, господин отец, когда-то о ней говорили как о самой красивой девушке во Флоренции за последние 300 лет. Она уже шестой месяц лежит в постели с тяжелейшей лихорадкой, и теперь доктора говорят, что это чахотка; она так похудела, что ее просто не узнать; и при всем том она сохраняет веселый нрав и энергию, особенно это видно по ее речи, и это поражает нас, ведь час от часу мы видим, как слабеющий дух (который остается лишь в языке) тает, приготовившись покинуть изможденное тело; кроме того, она настолько безразлична к жизни, что мы не можем найти еду, которая бы ей понравилась или, точнее говоря, которую смог бы принять ее желудок, кроме жидкого супа, приготовленного на бульоне с добавлением дикой спаржи, а ее в нынешнем сезоне очень трудно отыскать. Я подумала, может быть, она сможет съесть суп из серой куропатки, у которого нет характерного вкуса дичи. А поскольку птицы сии водятся в изобилии в Ваших краях, то, как Вы, господин отец, говорите в своих письмах, может быть, Вам удастся мне прислать хотя бы одну для нее и для сестры Луизы; полагаю, Вам не будет слишком трудно найти птицу и доставить ее сюда в хорошем состоянии, поскольку наша сестра Мария Маддалена Сквадрини недавно получила отличных свежих дроздов от брата, который служит приором в монастыре Ангелов в диоцезе Сиены. Если без чрезмерного труда Вы смогли бы помочь мне таким подарком, раз уж мысль сия столь разожгла во мне аппетит, я была бы очень благодарна.
На сей раз мне выпала роль ворона, приносящего дурные вести, и я должна сообщить Вам, что на праздник Сан-Франческо [4 октября] Горо, который работал на Сертини, умер, оставив семью в совершенном расстройстве, так мне сказала его жена, приходившая сюда вчера утром с просьбой передать это известие Вам, возлюбленный господин отец, а также напомнить про обещание, данное Вами самому Горо и его дочери Антонии, подарить ей черное шерстяное платье, когда она выйдет замуж. Сейчас они в страшной нужде, и в воскресенье, то есть завтра, она принесет обеты в церкви; а поскольку жена Горо потратила
Не знаю, как передать Вам то ощущение счастья, которое принесло мне известие, что Вы сохраняете доброе здравие, несмотря ни на что; не стоит и говорить, что я радуюсь Вашей удаче больше, чем своей собственной, не только потому, что люблю Вас больше, чем себя, но и потому, что могу вообразить, что, если бы меня поразила болезнь или что-то другое увело меня из мира, это бы практически ничего не значило для окружающих, ведь я мало для чего гожусь, а в Вашем случае, возлюбленный господин отец, все совсем наоборот по многим причинам, но особенно (помимо того, что Вы делаете так много добра и способны помочь многим) благодаря Вашему великому уму и знаниям, которые Господь Бог дал Вам, чтобы служить Ему и прославлять Его гораздо больше, чем смогла бы я; и на основании всех этих соображений я радуюсь и испытываю огромное удовольствие от Вашего благополучия гораздо более, нежели от своего.
Синьор Рондинелли позволил себе вновь появиться перед людьми, поскольку его бочонки опустели; он посылает Вам, возлюбленный господин отец, привет, как и доктор Ронкони.
Заверяю Вас, что я никогда не страдаю от скуки, скорее от голода, вызванного, как я считаю, если не всеми моими занятиями, то холодом желудка, который редко бывает полон и не получает требуемого ему сонного покоя, ma к как мне не хватает времени. Я полагаюсь на оксимель и папские пилюли, чтобы восполнить этот дефицит. Я говорю Вам сие лишь в качестве оправдания за сумбурность своего письма, которое мне приходилось то и дело откладывать, а затем снова браться за перо, чтобы завершить его, и на этом предаю Вас Господу.
Писано в Сан-Маттео, октября, 22-го дня, в год 1633-й от Рождества Христова. Горячо любящая дочь, Сестра Мария Челесте
Прилагаю также, в согласии с Вашим пожеланием, выраженным в предыдущем письме, и послание, которое я должна была написать госпоже супруге посла. Полагаю, что разнообразная деятельность истощила мои силы, оставив совсем мало того, что бы я могла дать ей; а посему прошу Вас просмотреть это письмо и внести исправления. И дайте мне также знать, послали ли Вы ей распятие из слоновой кости.
Все еще тешу себя надеждой, что на этой неделе Вы получите решение, касающееся Вашего освобождения, горю желанием немедленно получить эту новость.
Согласно распространенным в Средние века и в эпоху Возрождения медицинским теориям, каждая из четырех основных стихий - земля, огонь, воздух и вода соотносилась с определенным гуморами (соками) человеческого тела: черной желчью, желтой желчью, кровью и флегмой. Они, в свою очередь, были связаны с определенными органами - селезенкой, печенью, сердцем, мозгом - и определяли их состояния соответствено на сухое и холодное, сухое и горячее, влажное и горячее, влажное и холодное. Сестра Мария Челесте используй эти диагностические термины, когда говорит о «холоде желудка», подразумевая, что тот ведет себя пассивно. Еда, лекарства и повседневная деятельность могли быть классифицированы по той же схеме и описаны с точки зрения названных четырех качеств; так, спаржа в бульоне, которую она хотела предложить некогда прекрасной сестре Марии Сильвии, классифицировалась гербалистами как теплое и влажное блюдо первой степени. Куропатки считались умеренно теплыми и были рекомендованы выздоравливающим.
Доктор Ронкони, получивший университетское образование в области естественной философии и владевший более широкими средствами лечения, мог провести очищение организма или пустить кровь, если необходимо было восстановить баланс тела. Положение врача давало ему более высокий социальный статус, чем тот, которым обладали так называемые цирюльники-хирурги, которые обычно получали профессиональную подготовку отнюдь не в стенах университетов. Определенное презрение существовало в те времена даже по отношению к хирургам, имевшим классическое образование. Галилей сравнивал снобизм, демонстрируемый остальными врачами, с безосновательными предрассудками, которые имели философы в отношении математиков. Чтобы выстроить защиту геометрии, Галилей обратился к образу Джиролами Фабричи из Аквапенденте, знаменитого анатома, своего друга и благодетеля: