Дочь Голубых гор
Шрифт:
– Кому же, как не тебе, знать, что с огнем? – прошипела Ригантона. – Он погас только по твоей вине. На моей памяти еще ни одна женщина племени не допускала такого. Ты теперь наш враг.
Бридда съежилась перед поднятым кулаком пожилой женщины.
– Я не думала…
– Ты не думала? – прокричала разъяренная свекровь. – Ты, видишь ли, не думала, что Дух Огня умрет от голода, если его не подкармливать! Что, если бы среди нас не было гутуитер, которые могут вновь разжечь для нас пламя? Что, если бы мы были одни и у нас не было кресала? Мы все умерли бы, умерли бы и наши еще не родившиеся
Эпона стремительно побежала за Туториксом. В прежние времена она нашла бы его в самой гуще веселой схватки. Но теперь он стоял в стороне, обнимая одной рукой своего брата Тараниса, поощряя одобрительными криками Гоиббана, который обошел сразу двоих шахтеров. Когда Эпона потянула его за рукав, он посмотрел на нее с досадой, но даже в сумерках он мог заметить, как она обеспокоена. Он тотчас же не колеблясь последовал за ней.
Вся его семья толпилась перед домом. Никто не решался войти туда, где царила кромешная тьма.
Оставив Туторикса с Ригантоной и всхлипывающей Бриддой, Эпона поспешила за Теной, Призывающей Огонь.
Дело было очень серьезное. Поскольку было нанесено оскорбление духам, требовалось немедленно созвать совет племени с присутствием всех друидов, но прежде всего необходимо было вновь разжечь огонь в доме. Вождь не должен пребывать во тьме, ибо эта тьма может распространиться на все его племя. Большая толпа наблюдала, как, распевая свои заклинания, Тена одна вошла в дом. Туторикс стоял в стороне, крепко держа руку Бридды. Прибежал и Окелос, сперва возмущенный, но затем потрясенный, как и все другие; теперь он старался держаться как можно дальше от жены. Если она навлекла на себя яростный гнев духов, неблагоразумно напоминать им, что он ее муж.
Проступок Бридды уже повлек за собой очевидные последствия. В знак солидарности с Духом Огня небеса были кромешно темными, без единой звезды. Над озером сгрудились черные тучи, отдаленные всполохи молний предупреждали о надвигающейся грозе. Кельты встревоженно перешептывались; разгневанные духи могут обрушить молнии на их жилища и спалить их. Такое уже неоднократно случалось.
Внутри дома вспыхнули искры, разлилось слабое сияние, затем, как большой алый мак, расцвело пламя. Собравшиеся облегченно вздохнули. Те, что стояли впереди, у двери, могли видеть склоненное над ямой с костром золотистое теперь лицо Тены, которая пела гимн во славу новорожденного огня.
Теперь семья вождя могла безопасно войти, и они вошли, все, за исключением Бридды, которую не впустили внутрь. Завернувшись в одеяла, она провела ночь, скрючившись, на земле около дома; Ригантона несколько раз приносила ей младенца для кормления, но делала это молча, не говоря ни слова.
Когда над горами занялся рассвет, старейшины племени и друиды собрались на торжественный совет, чтобы обсудить судьбу несчастной женщины. Она была матерью младенца, и это было смягчающим обстоятельством, однако младенец был девочкой, что говорило не в ее пользу. Еще неизвестно, родит ли она когда-нибудь воина.
От имени друидов слово держал Поэль.
– Если
– В интересах всего племени, – откликнулся совет.
Туторикс встал и высоко поднял свой жезл, которым накануне вечером он судил каманахт. Но в это утро у него было куда более серьезное назначение. Если, как подсказывает его дух, он трижды ударит жезлом по земле, его слово станет законом, который не посмеет нарушить ни один член племени.
– Бридда оскорбила Дух Огня, – торжественно изрек он. – Поэтому она должна отправиться в страну духов, дабы от нашего имени попросить у них прощения.
Совет единодушно поддержал это предложение. Окелос, стоявший за кольцом, образованным членами совета, услышал слова вождя и увидел, как все остальные подняли руки в знак согласия. Он вспомнил Бридду такой, как она была, когда он привез ее из страны рек, веселой девушкой, хохочущей при каждом его слове, ничего не принимающей всерьез, брызжущей жизнью, словно молодое деревце. Когда она отдалась ему, он почувствовал в себе необыкновенную силу.
«Я выбрал матерью своих детей глупую женщину», – думал он теперь с сожалением. Ему так и хотелось врезать свой кулак во что-нибудь: будь то стена дома или лицо врага.
Женщины тут же принялись плести большую корзину. Их работой руководил Кернуннос.
– Корзина должна быть в форме языка огня, – наставлял он их. – Широкой внизу и узкой вверху. Она будет символом жертвоприношения, символом Пламени.
Плетение корзины заняло целый день. И все это время Бридда лежала, скорчившись, на земле, и никто с ней не разговаривал. Никто даже не смотрел ей в глаза. Ей дали еду и воду, но ничего больше. Сирона, жена Тараниса, унесла младенца, хотя по этому поводу и был спор.
– Мы можем сами вырастить ребенка – или выбросить его, – если так решит его отец, – сказала Ригантона Сироне. – Он принадлежит нашей семье.
– У тебя нет молока, – сказала Сирона Ригантоне. – Твой возраст измеряется многими зимами, твои груди уже никогда не наполнятся. Но у меня молока сколько угодно. – Она сунула руку за пазуху и, вытащив большую грудь, выдавила из нее несколько крупных капель молока. Она не скрывала своего надменного торжества.
– Пусть забирает ее, – устало вздохнул Окелос. На что ему девочка, рожденная от глупой женщины?.. Только чтобы Бридда не видела, как уносят ее дочь.
Ригантона уступила, на самом деле она не очень-то хотела выращивать ребенка невестки.
– Ну что ж, забирай девочку, – сказала она Сироне. – К тому времени, когда она станет невестой, достойной даров женихов, я, по всей вероятности, буду уже в другом мире и уже не смогу воспользоваться этими дарами.
После того как плетение корзины было закончено, за дело взялись друиды. Всю ночь напролет они жгли костры, танцевали старинные танцы и пели старинные песни. Их голоса разносились по всей деревне, и многие бодрствовавшие женщины поглядывали на свои очаги, чтобы удостовериться, что в них еще тлеют угли.