Дочь Голубых гор
Шрифт:
Везде кругом, с тем же постоянством, с каким дул ветер, на всем лежал свет. Теперь он был не только вверху, а со всех сторон и как будто пронизывал насквозь; это было настоящее царство света. Его струению не было никаких преград. Озаренные светом, они ехали как бы в чреве некоего бога.
Чуть всхолмленное степное пространство напоминало спокойное море. В довершение этого сходства постоянно волнующиеся под ветром травы сплетали сверкающие узоры, какие бывают на поверхности широкой реки.
Сначала однообразные степи были для Эпоны новым зрелищем, она ехала, отпустив поводья, упиваясь красотой окружающего
Безжалостное летнее солнце опалило растительность, и Эпона сначала думала, что вся она одинакового цвета, но, присмотревшись внимательнее, она поняла, что этот цвет изобилует множеством разных оттенков. Некоторые из них с самой весны сохраняли серебристо-зеленый цвет, другие были тронуты желтовато-коричневым цветом; третьи были увешаны широкими блеклыми листьями, от которых лошади отворачивали морды. Некоторые места были лишены всякой растительности, и Эпона могла видеть голую землю, темнокоричневую, как лошадиный помет; тут были разбросаны голубые и желтые звездочки какого-то жизнестойкого, поздно распускающегося цветка. Она нагнулась, чтобы лучше рассмотреть растения, но они только мелькали расплывчатыми пятнами под копытами бегущих лошадей.
– Нельзя ли ехать медленнее? – крикнула она Кажаку.
– Медленнее? Зачем?
– Я хочу рассмотреть траву. – Ответ прозвучал глупо даже в ее собственных ушах, и Кажак рассмеялся.
– Смотри, – крикнул он, бросая поводья на холку коня и широко разводя руки, как бы обнимая весь раскинувшийся перед ними простор, от горизонта до горизонта. – Смотри траву. Она есть везде.
Когда глаза устали от любования волнующимся морем растительной жизни, Эпона откинула голову назад и поглядела на небо, огромное небо, которое было куда больше, чем она себе представляла. Оно раскинулось во всю свою необъятную ширь, как гигантская чаша. Когда-то она полагала, что небо неизменно ограничено горами, окаймлено качающимися верхушками сосен, но теперь она увидела, что ошибалась. Небо нельзя поймать в ловушку.
В Море Травы она познала, каково оно, истинное небо.
Облака над ее головой принимали обличья, которых она никогда не видела в горах. Громоздясь над степями, словно горы, огненосные горы, они несли на своих плечах день. Они были ослепительно белы, как сверкающий в солнечных лучах снег. Но, когда она закрыла глаза, облака и небо продолжали жечь изнутри ее веки. Жгучая голубизна вместо успокоительной полутьмы.
Когда она открыла глаза, небо все так же простиралось над ее головой, но сильный ветер гнал по нему огненосные облака, вплоть до самого горизонта и далее.
Ее мысли отказывались сопровождать их так далеко.
Небо было слишком велико. И постепенно начало ее угнетать. Целый день оно нависало над ней, придавливая ее к земле, заставляя чувствовать, как она, в сущности, мала. Ей хотелось склониться перед ним, принести ему жертву, умоляя о пощаде. Так продолжалось день за днем, они ехали все вперед и вперед, и ничто не менялось.
Как можно жить под таким небом?
Она поравнялась со скакуном Кажака и попыталась объяснить ему свои чувства. Скиф выслушал ее вежливо, но ничего
Он попытался успокоить ее.
– Здесь, в степях, человек выглядит больше, – сказал он, выражая свои собственные впечатления. – В Море Травы он как будто распрямляется, отбрасывает длинную тень. В лесу деревья кажутся больше. В горах горы кажутся больше. Здесь нет ничего выше, чем Кажак на лошади. Хорошее место. Самое лучшее.
В отношении себя он, возможно, был и прав, но в этом необъятном просторе Эпона ощущала себя совсем маленькой. Может ли так быть, что у каждого из них своя правда? Ее любопытный ум вновь и вновь обдумывал эту загадку, пытаясь объединить две разрозненные мысли в одну, цельную.
Какое-то время они еще видели отдаленные полуостровки леса, вдающиеся в степи, но в конце концов и они остались позади; теперь деревья росли только по берегам ручьев и рек, но по мере их продвижения водные потоки встречались все реже и реже. Теперь Эпона уже искала взглядом эти немногочисленные деревья, как ищут знакомые лица; она тосковала по ветвям и листьям.
Дерево не было лишь частью жизни, оно было самой жизнью, ее воплощением. Эпона никогда не сознавала, как важно для ее внутреннего «я» зрелище деревьев, пока не оказалась в Море Травы, среди бесконечных безлесных степей.
Ночь в степях наступала не вдруг, а с незаметной постепенностью. Эпона не сразу поняла, что солнце проделало уже долгий путь и свет изменился – из желтого по утрам сначала превратился в белый, затем в янтарный и, наконец, когда солнце умирало на западе, стал стлаться по земле большими ровными лиловыми пятнами.
Молодая женщина плотнее закуталась в свою накидку. Она не собирается провести ночь незащищенной, под этой огромной зияющей пастью неба. Может быть, они устроят привал на берегу какой-нибудь реки, чтобы она могла видеть перед сном хоть несколько деревьев.
Скифов отнюдь не тяготило отсутствие деревьев. Когда становилось слишком темно, чтобы ехать дальше, они останавливались прямо там, где находились. Они передавали по кругу бурдюк с водой и, перед тем как отойти ко сну, совершали несколько приготовленний, так же спокойно, как если бы были защищены бревенчатыми стенами. Кажак ложился спать рядом с Эпоной, лицом вверх.
Эпона страдала бессонницей. Она сворачивалась в маленький клубок и плотно зажмуривала глаза, но от этого незнакомые ночные степные звуки, казалось, только становились громче. Ветер, который не прекращался весь день, теперь стонал, как объятый мучительными терзаниями дух. Он говорил на языке чужбины.
«Чужеземка, – сказал он ей. – Чужестранка. Твое место не здесь».
Слыша над собой этот могучий голос, она перевернулась на спину и открыла глаза.
Сверху, с небес, на нее смотрели звезды.
Звезды.
Земля как будто закачалась под ней. Она отчаянно вцепилась пальцами в траву и землю под собой, стараясь удержаться от падения – вверх? – на мириады звезд. Звезд, которых человек не в состоянии ни сосчитать, ни понять, звезд, которые лишили ее чувства равновесия, ошеломили ее, глядящую в безграничную бездну неба.