Дочь хранителя тайны
Шрифт:
К тому времени совершенно стемнело. Дэвид стоял как зачарованный – его счастье, что народу вокруг почти не было. Ветер гнал по тротуару листья. Дэвид плотнее запахнул пиджак. В ночь, когда родились его дети, ему казалось, что он наблюдает за самим собой откуда-то извне собственной жизни. Теперь он понял, что не владеет и этой ситуацией, исключен из нее совершенно. Долгие годы Феба оставалась для него невидимой: не девочка, абстракция. Между тем вот она, ставит на стол стаканы для воды. Она подняла голову навстречу вошедшему мужчине с жесткими темными волосами. Он сказал что-то, Феба улыбнулась, и вся семья принялась за ужин.
Дэвид вернулся в машину. Он представил, как Нора стояла
– Не понимаю. – Розмари смотрела на него в упор. – Почему ты не можешь обещать? Это же правильный поступок.
– Он причинит слишком много горя.
– Откуда тебе знать?
– Иначе и быть не может.
– Но, Дэвид… обещай хоть подумать.
– Я думаю. Каждый божий день.
Она озабоченно покачала головой и тихо, печально улыбнулась.
– Ладно. Есть еще кое-что.
– Да?
– Мы со Стюартом женимся.
– Вы еще слишком молоды, – вырвалось у него, и оба рассмеялись.
– Я старше этих холмов, – пошутила Розмари. – Так мне очень часто кажется.
– Что ж, – произнес он. – Опять же, поздравляю. Это, конечно, не сюрприз, но новость хорошая. – Он представил высокого, спортивного Стюарта Уэллса, специалиста по респираторным заболеваниям. Здоровяк – вот слово, которое первым приходило на ум. Стюарт давно был влюблен в Розмари, но ему пришлось ждать, пока она кончит школу. – Я рад за тебя, Розмари. Стюарт – хороший человек. И любит Джека. А в Харрисбурге для него есть работа?
– Пока нет, но он ищет. Здесь его контракт заканчивается в этом месяце.
– А как вообще в Харрисбурге с работой?
– Так себе. Но я не беспокоюсь. Стюарт прекрасный специалист.
– Не сомневаюсь.
– Ты злишься.
– Нет. Вовсе нет. Но мне стало грустно. И я почувствовал себя старым.
Она засмеялась:
– Как холмы?
Теперь засмеялся и он:
– Намного, намного старше.
– Они помолчали.
– Так уж случилось, – сказала Розмари. – Все разом, на прошлой неделе. Я не хотела говорить про работу, пока не буду уверена. А потом, как только меня взяли, мы со Стюартом решили пожениться. Я знаю, что все это кажется неожиданным.
– Мне нравится Стюарт, – тихо отозвался Дэвид.
– Знаешь, я еще хотела, чтобы ты вел меня к алтарю.
Дэвид повернул голову, увидел ее бледное лицо, улыбку, лучившуюся счастьем.
– Почту за честь, – серьезно проговорил он.
– Свадьбу устроим здесь. Простая церемония, для самых близких. Через две недели.
– Ты времени не теряешь.
– Мне не надо ничего обдумывать, – сказала она. – Я чувствую, что все правильно. – Розмари поглядела на часы и вздохнула: – Пора собираться. – Она встала, отряхивая руки. – Пойдем, Джек.
– Если хочешь, я присмотрю за ним, пока ты одеваешься.
– Ты мой спаситель. Спасибо.
– Розмари!
– Да?
– Обещаешь время от времени присылать фотографии? Джека, как он растет? Вас обоих на новом месте?
– Ну конечно! Как же иначе?!
– Спасибо…
За своими линзами и бесконечным горем он умудрился проглядеть собственную жизнь. Все думали, что он перестал фотографировать из-за нелестной рецензии темноволосой питтсбург-ской журналистки.
– Время остановить нельзя, – сказал он сейчас. – Нельзя поймать свет. Можно только подставить ему лицо, как дождю. Тем не менее, Розмари, мне хотелось бы изредка получать фотографии – они дадут хоть какое-то представление о вашей с Джеком жизни. И доставят мне большую радость.
– Я буду присылать их пачками, – пообещала Розмари, касаясь его плеча. – Завалютебя с головой.
Пока она одевалась, он сидел на крыльце, лениво греясь на жарком июльском солнце. Джек играл с самосвалом. Ты должен ей рассказать. Дэвид помотал головой. Именно после наблюдения за домом Каролины он и позвонил адвокату в Питтсбурге и открыл счета на имя Джека и Фебы. Им не придется ждать вступления в наследство, когда он умрет. Он позаботился о них, а Норе об этом знать не обязательно.
Розмари вернулась в юбке и туфлях на плоской подошве. Она взяла Джека за руку, вскинула на плечо бирюзовый рюкзак. Сильная, стройная, с влажными после душа волосами и сосредоточенным, чуть нахмуренным лицом, она выглядела совсем юной. По дороге она собиралась завести Джека к няне.
– Ой, – вдруг сказала она, – совсем из головы выскочило: Пол звонил.
Сердце Дэвида забилось быстрее.
– Вот как?
– Да, утром. А у него там была середина ночи, он только вернулся с концерта. Он уже три недели как в Севилье, учится играть фламенко, – не помню у кого, какое-то известное имя.
– Доволен?
– Судя по голосу, очень. Номера он не оставил. Сказал, что позвонит еще.
Дэвид кивнул, радуясь, что у Пола все в порядке. Что он позвонил.
– Удачи тебе на экзамене, – пожелал он, вставая.
– Спасибо. Лишь бы сдать, остальное неважно.
Она помахала на прощанье, взяла Джека за руку и пошла по узкой каменной дорожке к улице. Дэвид смотрел ей вслед, стараясь запечатлеть в памяти этот момент: яркий рюкзак, струящиеся волосы, Джек тянет в сторону свободную руку, хватая ветки и листья. Тщетные усилия, конечно: с каждым следующим движением Розмари он забывал все предыдущее. Иногда собственные фотографии глубоко изумляли Дэвида. Снимки из старых коробок и папок, сцены из жизни, которые он не мог вспомнить, даже увидев их; он сам, смеющийся, в обществе людей с позабытыми именами; Пол с абсолютно незнакомым выражением на лице. А что останется от сегодняшнего дня через год, через пять лет? Солнце в волосах Розмари, въевшаяся грязь под ее ногтями, слабый, чистый запах мыла.
И этого, в некотором роде, уже будет достаточно.
Он встал, потянулся и побежал в парк. Примерно через милю он вспомнил еще одну вещь, которая не давала ему покоя все утро, и сообразил, чем еще важно двенадцатое июля, помимо экзамена Розмари. Сегодня день рождения Норы. Сегодня ей сорок шесть.
Трудно поверить. Он бежал, поймав легкий ритм, а перед глазами стояла Нора в день свадьбы. Они тогда вышли на улицу, под сыроватое солнце конца зимы, и пожимали руки гостям, принимая поздравления. Ветер подхватил ее вуаль, накрыл щеку Дэвида; поздний снег посыпался с кизилового дерева облачком лепестков.