Дочь княжеская. Книга 1
Шрифт:
— А то что? — нагло осклабился Гральнч.
— А то проткну насквозь, — свирепо пообещала ему Хрийз.
Рука сама оказалась на рукояти дарёного ножа. С подачи Млады Хрийз носила перевязь всегда, в том числе и на работе, привыкла к ней, и ей больше в голову не приходило оставлять клинок дома. Всё дело было в магии, настроенной персонально на неё, конечно же. Нож казался собственным продолжением, без него становилось неуютно.
На самом деле девушка слабо представляла себе, как это она замахнётся острым железом на живого человека, пусть даже и оранжевую жабу. И что
Но нахала неожиданно проняло. Он, как всякий самовлюблённый павлин, не умел отслеживать реакцию собеседника, и потому в слова поверил.
— Эй, тише, тише. Чего ты?
— Пошёл вон, — повторила Хрийз.
Тут главное, взгляда не отводить. Пусть первым сдаётся, нечего потому что. Москва за нами! Гральнч не выдержал и сдался первым.
— Ладно, ладно, ухожу…
Он попятился, нырнул в пруд, ушёл под воду без всплеска. Хрийз проследила, как он ввинчивается в глубину и уходит куда-то влево. И только потом разжала окостеневшие пальцы, перевела дух. Взяла грабли и пошла работать.
Вечер в булочной матушки Милы приятен, тих и полон вкусных, 'хлебных', запахов. Хрийз любила сидеть у просторного окна в уголку, здесь стоял столик всего на двоих, и можно было не беспокоиться насчёт того, что подсядет компания из мам с детишками. Компании просто негде было здесь развернуться. Хрийз любила детей, но ужинать предпочитала в относительной тишине и покое. Одинокие мужчины сюда не заглядывали, булочная славилась в основном среди семейных, любивших себя показать и соседей посмотреть, как почтенное и приличное заведение.
Как всегда, горячий счейг и свежая булочка… Большая такая, в два кулака, плюшка, с корицей и маком. Невероятно вкусная, особенно если потихоньку отщипывать и отправлять на язык маленькими порциями. Тает во рту, да.
А за окном — извилистая улочка, круто уходившая вниз, гранитные лилии в клумбах, деревца вдоль карамельно-жёлтых стен, уличные фонари на изогнутых кронштейнах, и где-то там, сквозь облетевшие, замершие к зиме макушки деревьев, сверкала на вечернем солнце блестящая полоска близкого моря…
Матушка Мила, красивая полноватая женщина зрелых лет, обходила столики с вечерним вопросом, все ли, мол, гости дорогие, довольны, не обидела ли чем. Добрую булочницу любили, отвечали с теплом и уважением. Хрийз вспомнила, как отреагировала в самый первый раз. Смотрела, понять не могла, в чём дело. Хозяйка даже забеспокоилась. Пришлось объясняться. Очень неловко получилось тогда.
Вот и сейчас хозяйка подсела к девушке за столик с привычным вопросом. Хрийз благодарила за заботу, уверила, что всё в порядке… Вечерний ритуал, с удовольствием поддерживаемый обеими. Была в нём некая основательная уверенность, что всё хорошо, и будет хорошо дальше.
Но в этот раз матушка Мила не ушла, как обычно. Осталась. Смотрела внимательно, ласково, нежно. Хрийз засмущалась от её взгляда. Со дня попадания прошло уже довольно много времени. Лето и часть осени. За это время девушка уяснила для себя одну вещь: невыносимо, когда тебя жалеют.
— Прости, — сказала матушка Мила. — Ты мне младшую мою чем-то напоминаешь… Сгинула она, война забрала. А до того сошлась с горцем из Небесного Края. Аль-мастер, Вязальщик, звался Ясенем. Тоже погиб… и род его на нём прервался. А осталась у меня его книга, с собой привёз из родных мест. Вот, смотри…
Она выложила на столик большую книгу. Формата А3, как выразилась бы Хрийз раньше. С позволения хозяйки, девушка взяла её. Едва положила руку на обложку, как по пальцам пробежало лёгкое тепло, и книга открылась.
Собственно говоря, это оказалась совсем не книга, а скорее, альбом в твёрдой обложке. Горец Ясень рисовал приёмы и принципы техники вязания, под каждой картинкой шли пояснения мелким убористым почерком. Может быть, пришло Хрийз в голову, рисовал сюда не только он один. Может быть, в его роду передавалась эта реликвия, из рук в руки от старших к младшим, и каждый добавлял в неё что-то своё…
— Признала она тебя, — выговорила матушка Мила. — Я не сомневалась даже… Знаешь, в нашем роду вязальщиков не водилось, а дочь моя младшая не оставила детей. Книга никому из нас не открылась, а тебя, сама видишь, признала. Отдаю в дар без обязательств…
— Я не могу, — ошарашено выговорила Хрийз. — Это слишком дорогой подарок!
— Я давно за тобой наблюдаю, — сказала матушка Мила. — Девочка ты хорошая, зла творить не станешь. Книга открылась тебе, сама видишь. Бери, пропадёт ведь без дела!
Хрийз благодарила. Что ещё пришлось усвоить в чужом мире: умение принимать подарки с достоинством, без ложной скромности. Или принимаешь дар или отказываешься, чётко произнося: не возьму. И получаешь в карму обиду дарителя… Верхом неприличия считалось отказать дарящему. Через это с разными известными и могучими людьми в старинных легендах случались самые разные интересные события. Но то легенды, а в обычной жизни — традиция. Вроде рукопожатия.
Дома Хрийз рассмотрела книгу внимательнее. Пояснения к рисункам и схемам шли на языке Небесного Края, выучить ещё и горский язык, для комплекта? Но строчки незнакомого языка при пристальном внимании перестраивались в столбики уже привычного вендарика. Книга была зачарована, ясное дело
Хрийз решила начать с первых страничек, внести изменения в уже готовый свитер, на последних рядах у шеи…
Ещё запала ей в голову идея цельного вязаного платья, неплохо бы сделать себе такое же.
Шли дни. Непогода уплыла за горизонт вместе с тяжёлой кучевой облачностью. Наступили тёплое, тихое, светлое время, прощальный подарок уходящего лета. В один из таких дней Хафиза окончательно сняла лечебную перчатку с повреждённой когда-то руки и объявила, что лечение окончено. Рука действительно выглядела как новенькая. Белая, нежная, чувствительная. Граблями ею в ближайшие дни не поработаешь, надо подождать, пока кожа хоть немного не огрубеет. Хафиза улыбалась, довольная проделанной работой. Если бы ещё забыть, как она плакала в той беседке на руках отца…