Дочь княжеская. Книга 1
Шрифт:
Хрийз увидела, что учеников на площади больше нет ни одного. Несмеян отследил её взгляд и пояснил:
— Я отпустил их…
Хрийз кивнула. Правильно. К чему детям такие сцены?..
— Я снова вам должен, — тихо сказал учитель. — Моя дочь, она одна у меня. Боюсь потерять её. Всегда боялся.
— Не надо, — смутилась Хрийз. — Ничего вы мне не должны… А что Юфи? Она поправилась?
— Да, — ответил учитель. — Она поправилась.
Между ними повисло тихое молчание. Ветерок шевелил волосы, гладил щеки мягким бархатом. Единое на двоих горькое чувство связало и не отпускало, заставляя не смотреть
А что можно каждый из них мог бы сказать ещё? Спасла дочку, единственное дитя, память и продолжение давно ушедшей за Грань любимой женщины. Какие слова найти для благодарности? Чем отблагодарить? Как? Если эта странная девочка сама отказалась от единственно возможной в подобных случаях компенсации.
А у Хрийз перед глазами стояла смешная оранжевая рожица Юфи. Выражение 'душа еле держится в теле' принимало совершенно неожиданный и страшный оборот. Так обычно говорят о доходягах, об изнурённых болезнью, увечных, дистрофиках. Но здесь, при внешне крепком и здоровом теле, страдала истощённая душа, которой недостало при рождении магической энергии. Как и почему — отдельный вопрос. Навряд ли отец и мать девочки этого сознательно хотели.
— Простите, — сказала Хрийз неловко, — мне нужно работать…
— Да, — кивнул он. — Но если вам нужна помощь…
— Нет, что вы, — почти испугалась она. — Ничего не надо! У меня всё есть…
Не деньги же просить у него. Не шубу. Ядовитый внутренний голос ехидно шепнул: 'проси сразу бриллианты, чего мелочиться!'
… то вы всегда можете обратиться ко мне, — закончил учитель.
— Хорошо, — сказала Хрийз. — Спасибо.
А про себя подумала: 'ни за что!' На том и расстались.
Вечером Хрийз листала книгу горца Ясеня, с трудом вникая в столбики имперского вендарика. Они постоянно перестраивались, менялись и картинки. Хрийз крепко подозревала наличие у книги собственного, не слишком лёгкого, норова. Книга позволяла увидеть только то, что выбирала для показа сама. Как, по какому критерию, почему, для чего, зачем — оставалось полной тайной. И спросить было не у кого. Не у Хафизы же спрашивать. Чего доброго, отберёт подарок, спрячет и отдаст только в день совершеннолетия! Кислая перспектива.
Хрийз закрыла книгу. Подошла к окну, стала смотреть на закат. Перистые, когтеобразные, облака затянули небо невесомым кружевом. Уходящее солнце поджигало их зеленоватым золотом.
Волны с шипением бросались на камни, разбиваясь в белую пену. Солнце светило отвесно, но уже не грело. Ветер трепал отросшие волосы, сдирал капюшон, швырял в лицо солёные брызги. Скалы со срезанными макушками, этакие каменные пеньки гигантского размера, неровными цепочками уходили в море, исчезая под водой. С них азартно ныряли мальчишки-моревичи, несмотря на то, что вода была холодной. Может, матери ещё надерут им за это уши или внесут ума в задние ворота посредством батиного ремня. Однако взбучка постигнет проказников ещё очень не скоро, аж вечером, и о расплате, ясен пень, никто не думает. Впрочем, о собственной шее не думают тоже.
Хотя кто и когда в таком возрасте думает о собственной шее?..
Вспомнились свои личные подвиги. Часто гостили у дальней родни, в Минводах. А там недалеко товарная станция…
Свистки локомотивов, перестук колёс, технические объявления по громкой связи… 'По пятому пути проследует состав, будьте внимательны'… Запах дизтоплива и неистребимых одуванчиков с вьюнками и молочаями, пролезающих сквозь щебень везде, где только можно.
Залезли в вагон-теплушку, играли в 'путешественников'. А вагон вдруг дёрнуло и покатило! Сразу растерялись, испугались, спрыгнуть не успели. Потом поезд разогнался и пошёл на огромной скорости, не тормозя, шёл весь вечер и почти всю ночь, — в неизвестность, в никуда, и страх разбавляло острым любопытством, и когда вагон наконец-то остановился, вместе с облегчением накатило внезапной грустью от того, что дорога закончилась.
Дорога закончилась в Армавире-Ростовском, за двести с лишним километров от Минвод. Назад добирались электричками, безбилетно, умирая от ужаса при виде контролёров, а дома родители сошли с ума — пропали дети. И когда дети наконец-то явились, чумазые, голодные, но невредимые, эмоции выплеснулись через край.
Хрийз невольно коснулась ладонью заднего места. Сидеть не могла несколько дней, да. Мальчишкам влетело ещё больше. Потому что старшие. И потому что — будущие мужчины.
А в этом мире, мире магии и зелёного солнца, есть ли железные дороги и тепловозы?..
Трамваи есть, значит, должны быть и тепловозы. Ненаш Нагурн говорил, что хотел строить дороги; наверное, это он про железные дороги говорил…
Прогулки по городу, полные солнца, ветра и одиночества, необратимо меняли сознание. Хрийз чувствовала, что если вдруг, вот прямо сейчас, каким-то чудом вернётся домой и всё станет, как было, забыть случившееся уже не получится. Прежняя беззаботность не вернётся никогда. Память не отпустит. Скала, выросшая вместо Паруса. Город в ночи, сияющий на той стороне бухты. Четыре луны. Хафиза, Млада, Мальграш, Ненаш и Гральнч Нагурны, дневники Фиалки. Сожжённая собственным раслином рука. Военные корабли моревичей в бухте. Служба Уборки и Озеленения, будь она неладна! Учитель Несмеян…
Всё это было, свершилось, всё это — часть тебя самой, нравится оно тебе или не нравится. Очнёшься в своей постели, в бабушкином доме, — и уже не скажешь, что всё пережитое только приснилось…
Хрийз отёрла щёки. Смотрела на море, вспоминала.
Она связала для Юфи шапочку, такие с удовольствием носили девчонки-моревичны. Узоры для шапочки нашла, ясен пень, в книге. Может быть, шкодливой вредине поможет, защитит её от самых неприятных проявлений магической недостаточности души. Шапочка что, шапочка полдела, пара вечеров, не больше. А вот передать подарок оказалось хуже прыжка в раскалённую лаву.
Хрийз знала, когда отец Юфи приходит в школу, и когда уходит оттуда, выучила уже наизусть его распорядок. Иногда он задерживался, иногда уходил рано, но исключения лишь подтверждали общее правило. И вот так подойти к нему, окликнуть, завести разговор и отдать несчастную эту шапочку раз за разом оказывалось выше собственных сил. Вот так и стояла, смотрела издалека, дура дурой.
Хрийз знала, что с ней такое творится. Вся эта дрожь в коленках, потеющие ладошки и горячее тепло в животе. Знание просто убивало. Наповал.