Дочь княжеская. Книга 1
Шрифт:
— Это Ниело Степхгмир, он там один из самых-самых был. Эрм, закончишь с ним, отдай его мне. Пожалуйста.
И улыбнулась при том до того счастливо, что даже нас проняло. Этот Степхгмир как увидел улыбку Златину, как понял, что будет мука ему смертная, так сразу кричать стал, что всё, всё расскажет, если просто убьют, а Злате не оставят. Тахмир обещал ему. И Ненаш вместе с ним к нему в голову заглянул. Что они там вдвоём узнали, про то потом нам рассказано было, а пока сталось так, что Тахмир слово обещанное нарушил. Легко, не считаясь с последствиями совсем. Слово — магический
— Ты обещал! — завыл Степхгмир в ужасе. — Ты же слово да-а-ал!
— Я дал, я его назад и взял, — спокойно ответил Эрмарш и Злате кивнул, мол, твой он, бери и делай как хочешь, что она стала счастлива совсем.
— А вы уйдите, — сказала нам Злата, — не должно вам смотреть на то.
И мы ушли, что она полог защитный поставила, оттуда потом ни звука не вырвалось, а после нашла нас очень не скоро, а и довольна была так, как в дни безумия своего сыта не была. И мы опасались, что снова она разум обронит, но не случилось, и стали мы дальше жить от битвы до битвы как прежде…
Тяжело дался нам налёт на вражескую цитадель. Потеряли почти весь Сиреневый Берег, и от Дармицы южные земли легли под желтоволосых, а единственная девочка рода княжеского где-то в горах вместе с партизанами скрывалась, что одно о ней знали мы: жива ещё, не ушла душа её из мира. Так потом слухи доходить начали. Что прорезался у неё отцовский военный талант, что желтоволосые за голову её награду назначили и с каждым днём увеличивали, а предателей не находилось, а и охотникам за головами та награда не нужна скоро стала, что ни один, по душу дочери княжеской пошедший, назад не вернулся.
Скоро и мне случилось с княжной встретиться, а вышло дело так.
Спала я, как все мы спали, и сквозь сон зов донёсся: 'Фиалка, приди!' И голос знакомый был, что отказаться я не сумела. Встала раньше срока, пошла по Грани, и вышла к Чернозёрным горам, что желтоволосые с берега пытались уничтожить, били по ним с моря, били и с суши, а держались горы крепко. Перевал Семи Ветров открывал дорогу на материковую Дармицу, а и нельзя было сдавать его. Так держали его защитники, партизанский отряд Пальша Црная и с ним вместе княжна Хрийзтема Браниславна, единственная береговая среди моревичей.
А позвала меня Сихар, вспомнила обо мне, позвала. Годы изменили её, больше не было той девочки, что кричала тогда: 'Уходи!' Стояла передо мной на Грани справная молодая женщина, боевой маг, целитель. Так рассказала, что заперты они в пещерах и выйти не могут, а княжна ранена и умирает, и умрёт совсем, если ей не помочь, не для неё эти чёрные озёра, не для береговой девушки. И можешь если, приведи помощь, а нет, то спаси хотя бы её, уведи по Грани в тыл, в безопасное место, не должно роду княжескому прерываться.
Необычна была такая просьба, но и то понимать надобно, что сил у меня мало оставалось, потому что сон свой не завершила я как должно. А то ещё важное Сихар упустила, что неумершие — заложники собственной
Так стала Сихар тогда плакать и проклинать меня и говорить, что зря позвала и зря надеялась, а я не знала, как думать и как отвечать ей. Не от меня то зависело, но поди объясни живому. Доктор сТруви, может, объяснил бы, а у меня слов не нашлось. Сказала я тогда, что долг на ней будет и отдаст она его, когда пожелает, но чем дольше тянуть будет, тем больше потеряет, такова наша природа, что против неё пойти не мне дано, и никому не дано, а кто пожелает так, тот надорвётся, и след его простынет на Грани.
Сихар не умела провидеть будущее, ни Даром своим, ни умом, и потому согласилась. Так пошла я тогда, и привела порталом воинов и своих остальных привела, отстояли мы Перевал, спасли отважных его защитников. А доктор сТруви услышал от меня, что между мной и Сихар стало, и разгневался, называл меня глупой, ребёнком несмышлёным и скорбел об уме моём, которым я совсем рехнулась. Нельзя, говорил, такие связи с живыми собственными руками затягивать, петля это на шее живого и камень в Тень неумершего, обоим от того несладко придётся и уже в ближайшее время. А исправить уже ничего было нельзя, и так всё осталось.
Княжна Браниславна сама ко мне подошла, что я по ауре только признала её, изменилась она на внешность сильно. Больше не было той потерянной девочки, что мы из Алой Цитадели вытащили. Выросла, повзрослела. Крепкая стала, ладная, и взгляд суровый, но происхождение не скроешь: по-прежнему тонка в кости и лицо светлое, а пальцы длинные, тонкие, что ими не огнебой надо бы у пояса придерживать, а кисточкой остренькой цветы вишни рисовать на холсте белом. Может, она и рисовала так когда-то при живой ещё матери….
— Ты — Ветрова Фиалка? — спросила она напрямик.
— Я, ваша светлость, — отвечала я почтительно.
— В пекло весь этот великосветский политес, — яростно выразилась она, что в ней вообще ярости нерастраченной клокотало много. — Я — Хрийзтема, ты — Фиалка. Всё.
Я удивилась, и любопытно мне стало, что она не держит меня за ужас, ходящий в ночи. А она уже разворачивала карту.
— Завтра мы ударим на Лесовины. И оттуда пойдём уже вниз к побережью… Сможешь со своими незаметно пройти вот сюда и атаковать по моему сигналу, а после портал обустроить?
Я взяла карту, смотрела. Да, живому так далеко в тыл к врагу не забраться. Задачка для неумерших, что некому больше поднять её, а красивый план получился, а и битва потом вышла славная, что за нами Лесовины остались и малой кровью то обошлось.
И так пошли мы дальше, хорошо пошли, что Лесовины, Лазурная, Береговое, Криница, Дивномыс, Зоряница и многое другое по пути к Алой Цитадели, — то всё нашим стало снова. И мы верили в победу, что шли вперёд без задержки, а не знали ещё чёрных дней, а и ждали нас впереди Тихая Гавань и Звенящие Ручьи…