Дочь куртизанки
Шрифт:
— Если я еще когда-нибудь услышу твои непотребные песни, — кричал Юсуф, — я позову полицию и выброшу тебя из этой комнаты… Ведь ты годишься ей в отцы. И не стыдно тебе? Или ты считаешь этот квартал притоном, где все дозволено?
Дхоби что-то лепетал в ответ, и Юсуф все больше распалялся:
— …и знать не хочу, что ты живешь здесь со времен моего отца, хоть со времен моего деда!
Из-за груды железных банок подал голос отставной инспектор полиции:
— Оставьте, дорогой, стоит ли из-за этого ссориться? Мы уже догадывались, что, как только этой особе сдадут здесь комнату, она начнет свои интрижки. Я еще тогда предупреждал госпожу.
— И вы тоже? — набросился на него Юсуф. — Я наблюдал. Она не сказала никому ни единого слова, даже не взглянула в вашу сторону, это вы не даете ей проходу, это вы не даете ей вести честную жизнь. Чего вы добиваетесь?
— Господи, кто же покушается на ее честь? — вмешался в разговор рикша Рахмат. — У нас своей девать некуда. А если она из благородных, так почему ей не сиделось дома?
Юсуф снял с ноги туфлю и собирался тут же отхлестать рикшу, но вмешался отставной инспектор полиции. Он подошел к Юсуфу.
— Господин Юсуф, вся эта учеба, уроки — лишь предлог, — заговорщицким голосом начал он. Но, заметив, что Юсуф настроен решительно, поспешил ретироваться в дверь своей каморки.
Кипя от гнева, Юсуф повернулся и пошел к себе. Инспектор тут же вышел и присоединился к остальной компании, засевшей у фонтана. Вдоволь насмеявшись, он стал подворачивать рукава и, усевшись на барьер бассейна, закричал, ни к кому не обращаясь:
— Эй, малый! Неси-ка воды для омовения. Приближается время вечернего намаза… Я совершенно не понимаю господина Юсуфа, — разглагольствовал он. — Стоит ли защищать эту низкую тварь. Эх, был бы жив покойный наваб!
— Я тоже замечаю, что у молодого господина не все ладно, — заметил дхоби.
— Вот это ты зря. Юсуф еще играл у меня на коленях. Он замечательный, добрый парень. Но сейчас распространилось такое поветрие — считать, что благородные и низкие равны. Правительство даже специально рассматривало вопрос об улучшении жизни гулящих девок. Говорят, что они, собравшись вместе, даже ходили на встречу с министрами. Там их поили чаем…
— Правильно, господин инспектор, — поддержал владелец чайной. — Скоро, кажется, снова начнутся их музыкальные вечера.
— Непременно. Там, где есть эти самые, там обязательно слышна дробь барабана, звон колокольчика, — счел нужным принять участие в разговоре одноглазый рябой, сидевший на скамье в чайной. И он стал отстукивать по скамье, подражая игре на барабане.
Отставной инспектор повернулся к Мекке и собрался молиться.
Суман прижала руки к груди и опустилась на кровать. Уходить и отсюда? Оскорбления, клевета, незаслуженные обвинения. Сколько она выслушала их.
Суман заплакала.
Сама госпожа — прекрасный человек. Суман рассказала ей всю правду, и все-таки та, даже не поколебавшись, сдала ей комнату и тут же вручила ключ. Юсуф тоже был добр. Она стала припоминать всех мужчин, с которыми ей приходилось сталкиваться в жизни. Подругу богатых мужчин — вот кого из нее хотели сделать. И хотя Суман выросла в доме, где ей приходилось видеть десятки мужчин, хорошо запомнились лишь несколько.
Один из них был Саид, о котором говорили, будто он и есть отец Суман. Дома у этого господина была жена, были дочери и сыновья, была невестка и зять и трое внуков. Зачем ему понадобилось давать жизнь еще и Суман? Никто не мог ответить на этот вопрос. Суман не помнит, чтобы она ела когда-нибудь принесенные им сласти, чтобы носила подаренные им платья или украшения.
Однажды Суман сказали, что он отправился паломником в Мекку и там умер. Это известие не произвело на нее никакого впечатления. Она, наверное, огорчилась бы куда больше, если б умер ее попугай.
Еще она помнит учителя Рам Дина. Она и сейчас думает о нем и всегда со слезами благодарности на глазах. Он был каястх [16] по касте и тридцать пять лет преподавал в государственной средней школе английский язык, язык урду и арифметику. Потом он вышел на пенсию и подрабатывал частными уроками. Суман училась у него урду, хинди и английскому. Мать Суман была недовольна им. Она считала, что Рам Дин, и никто иной, испортил дочери жизнь. Он так засорил ее мозги, что стало совсем невозможно наставить ее на путь истинный; он вбил в еще не сформировавшийся разум Суман мысль, что дочь куртизанки необязательно сама должна стать куртизанкой, что благородство заложено в самой натуре человека, а не достается ему в наследство. Что ее музыкальные способности — это великий и бесценный дар и что страшный грех и невежество разменивать такой талант на деньги и смешивать его с грязью.
16
Каястх — каста писцов в Северной и Восточной Индии (по положению близкая к брахманам).
Учитель Рам Дин преподавал Суман с одиннадцати до шестнадцати лет. Она стала прекрасно говорить, читать и писать на английском языке, читала, понимала и могла объяснить, если требовалось, стихи на урду. Кроме того, она неплохо знала хинди. Мать радовалась способностям дочери. Музыке и танцам Суман учили с детства, красотой и добрым характером ее щедро одарили родители, она получила прекрасное воспитание. Теперь девушка была во всеоружии, чтобы увлечь любого раджу или наваба, видного правительственного чиновника или богача подрядчика. Рекой к ней польются богатства, навеки исчезнет нищета!
Суман тяжело вздохнула. Ей было жаль маму, но что она могла поделать с собой? Не могла она стать на тот единственный открытый для продажных женщин путь, который ведет к богатству и роскошной жизни.
…Однажды мать вернулась с базара и услышала в комнате дочери странный стук. Она вошла и увидела Суман, пишущую машинку и учителя Рам Дина, показывавшего, как надо печатать.
— Что здесь происходит? — спросила она.
— Ваша дочь хотела научиться печатать… — и Рам Дин умолк.
— Это я вижу сама. — Мать опустила на стол сумку с овощами и стала позади стула Суман. — Учитель Рам Дин! Вы старше меня. Я не хотела бы быть с вами невежливой, но мне не нравится тот путь, на который вы толкаете Суман. Пожалуйста, не приходите больше и заберите с собой машинку. В этом доме она не нужна.
Учитель Рам Дин был удивлен, ошеломлен, растерян. Он внимательно вглядывался в лицо матери. На него нашло какое-то оцепенение. Казалось, будто он онемел. Но Суман протянула руки, схватила машинку, поставила ее себе на колени и сказала:
— Нет.
— Нет? — закричала мать.
— Господин Рам Дин говорит, что хорошей машинистке нетрудно найти приличное место.
— Место?!! — еще громче закричала мать. — Так учитель Рам Дин готовит тебя к службе? Вы хотите, чтобы Суман стала клерком, учитель Рам Дин?