Дочь Луны
Шрифт:
Услышав, как к дому подъезжает машина, Фэйт поняла, что к ней изволил пожаловать очередной помощник шерифа. Стоило ей только войти в половине четвертого в дом и начать разгружать покупки, как к порогу подкатил черный полицейский «блейзер», и из него с предложением помощи вылез дежурный полицейский Тед Уоринг. Потом Тед пил у нее кофе и тогда же обмолвился, что такие мимолетные визиты дежурных помощников шерифа отныне не будут редкостью.
— То-то не будет отбою от покровителей, — отшутилась Фэйт, и с удивлением подумала, что перестала бояться людей
— Шериф Тэйт каждого в округе держит под присмотром, — серьезно и важно пояснил Тед. — Просто одни больше нуждаются в нашем присмотре, другие меньше.
Перед тем как уехать, он сообщил, что к западу от ее ранчо находятся пастбища Хэла Уайета; иногда его телки, разрезвившись, перепрыгивают через ограду. И если она увидит поблизости ковбоев верхом на лошадях, пусть не беспокоится. А если надо, так они еще придут ей на помощь…
И вот во двор въезжает очередной «блейзер». Только на этот раз из него вылезает Мик Пэриш собственной персоной.
Фэйт почувствовала, как сердце ее радостно забилось. Уже много лет она не испытывала такого ощущения счастья, когда хочется взлететь, и вот это состояние вернулось. И все потому, что к ней пожаловал этот мрачноватый смуглый великан, такой грубый на вид, а на самом деле столь нежный, что при одном воспоминании о его ласках дух замирает.
Не пытаясь сдержать внезапную радость, Фэйт выскочила прямо на мороз, чтобы оказаться в его сильных, ласковых объятиях.
И Мик вдруг почувствовал себя дома.
Всю жизнь он чувствовал себя странником, и ему светило солнце чужих и далеких стран. Множество раз он рисковал своей шкурой, защищая идеалы страны, лишившей предков его матери всего, чем они владели, идеалы, являющиеся пустым звуком для большой части людей. Но для Мика американская мечта была мечтой человека о человеческом достоинстве, о независимости. Он славно делал свое дело, и теперь все его медали и знаки отличия вряд ли уместились бы на одном мундире. Но никогда и нигде он не мог почувствовать себя дома…
Только когда мороз начал пощипывать уши и щеки, они обнаружили, что целуются.
— Ну, и как тебе самостоятельная жизнь? — грубовато спросил Мик.
Смех Фэйт зазвенел как колокольчик.
— Моя самостоятельная жизнь длится ровно пять часов, и я еще не успела толком разобрать, что это такое.
— Кофе? — спросила Фэйт уже на кухне, и налила Мику большую кружку. — Ты знаешь, в перспективе мне потребуется собственный снегоочиститель.
— Об этом можешь не беспокоиться. Я расчищу тебе все дорожки, только свистни.
— О-о, вот как!..
— Именно.
Джейсон Монроуз выстроил этот дом лет пятнадцать назад, еще задолго до возвращения Мика в округ Конард, выстроил после того, как старое ранчо сгорело дотла. Одиноко возвышающееся двухэтажное здание было сложено из кирпича — материала, нетипичного для этой местности. В глаза бросалась современная обстановка, блестящий, покрытый лаком паркет. Зная старика Джейсона, Мик не сомневался: этот отсвет уюта в холостяцком жилище — прямой результат того, что хозяин, строя дом, постоянно думал о дочери.
— Ты не против, если я пройдусь по дому? — спросил
Внутри — на это они оба обратили внимание еще утром — оказалось довольно чисто, ожидаемого слоя пыли толщиной в палец они не обнаружили. То есть какая-то пыль и паутина были, но судя по ним можно было предположить, что хозяева отсутствовали здесь от силы два месяца.
За несколько часов Фэйт успела навести в доме мало-мальский порядок, и теперь с гордостью показывала Мику плоды своей деятельности. Но гордость эту подтачивало смутное беспокойство. Почему-то ей казалось, что она здесь самозванка, и вот-вот объявятся истинные владельцы ранчо и попросят ее выйти вон. Смех и грех, подумала Фэйт. Уж она-то знала, что в этот дом, по меньшей мере, лет пять никто не входил.
Мик обошел все комнаты, заглянул во все чуланы, в каждом коридорчике задерживаясь на несколько секунд. Еще его интересовали окна: плотно ли пригнаны рамы, надежны ли шпингалеты. Фэйт поначалу пыталась о чем-то говорить, что-то объяснять, но, заметив, как внимательно он изучает запоры и задвижки, в конце концов замолчала.
— Джейсон и в самом деле всю душу вложил в этот дом, — с уважением констатировал Мик, когда они снова вернулись на кухню. — Столько лет прошло, а косяки и рамы не рассохлись, никаких щелей и никакой халтуры. Хотел бы я, чтобы мой дом был выстроен хотя бы вполовину с той же степенью надежности.
Они сидели за кухонным столом, как и в прошлые ночи: он с кружкой кофе, она — с цветочным чаем.
— Я так переживала, когда старый папин дом сгорел, — призналась Фэйт. — Боюсь, мне потребуется несколько лет, прежде чем я привыкну к новому дому, как бы хорош он ни был.
Сказав это, она вдруг поняла, что как только Мик уедет, ей станет здесь невероятно одиноко и пусто. И дело вовсе не в том, что на много миль вокруг нет ни одной живой души.
— А где прошло твое детство? — спросила она Мика, рассчитывая своими вопросами задержать его подольше.
— Не здесь. Отец был профессиональным военным, и я вместе с ним объездил половину земного шара. К моменту окончания школы я побывал в восьми странах, соответствующих восьми местам его службы.
— Тебе и твоей матери, наверное, трудно было все время жить на чемоданах?
— Мне — да, а что касается моей матери, то она оставила нас, когда мне исполнилось два года.
— Понятно, — кротко сказала Фэйт и затихла, хотя у нее сразу возникло множество вопросов.
— Я не помню мать, — с тем же каменным выражением лица проговорил Мик. — У меня где-то есть ее фотография, но что снимок может сказать о человеке? Она была знахаркой из племени чероки, по крайней мере, так сказал однажды отец. Они познакомились в Оклахоме, и их отношения развивались очень быстро, судя по тому, что отец служил там каких-нибудь два месяца. Подозреваю, что отъезд из родных мест оказался для нее невыносимым. Как бы то ни было, вскоре после рождения второго ребенка она тихо удалилась, прихватив с собой моего младшего брата. Еще через год, если верить отцу, она умерла.