Дочь моего друга
Шрифт:
Я почти потерял над собой контроль. Чуть ли не в лицо ей эту папку с документами бросил. И еще больше накрывало, потому что видел — ей нахуй все это не нужно. У нее не вспыхнули от радости глаза. И она не притворяется.
Девочка, с детства не считавшая деньги. На которой никогда не экономил отец. Которую даже я успел не ограничивать в тратах. Она и не пытается сделать вид, что рада. Что они ей нужны, эти блядские деньги.
Один лист упал на пол, я наклонился чтобы поднять. Слишком близко возле нее, очень близко.
У меня никого не было эти месяцы. Не хотелось. Ломало по ней, выкручивало. Думал, что прошло, что переболел. А тут только увидел, и все. Как каторжник, который цепью прикован. Чуть отошел, и все, звенит цепь. Назад тянет.
Ну блядь.
Я же был уверен, что освободился. А сам шага ступить не мог в сторону выхода. Казалось, отдал документы, все сказал. Ну и вали уже отсюда, оставь девчонку в покое.
Но я не мог. Не знаю, почему. Как будто меня в самом деле приковали. Или привязали, толстой такой веревкой. Канатом. Будто держало меня что-то. Знал, если уйду, навсегда потеряю. Разорву так, что потом не свяжется.
Ходил как дурак по комнате, мерил шагами это каморку. А Арина блядь как приклеилась к тому столу.
Я ждал, что она будет просить. Пытаться объясниться. Станет рыдать и оправдываться. Я был к этому готов. Но к тому, что она будет сидеть неподвижно с пустыми глазами и потухшим взглядом, я себя не готовил.
И оторваться заставить себя не мог. Ну не мог, не отрывалось.
Она все-таки заплакала, когда я ее за подбородок взял и на себя потянул. Опять же молча, ни слова не сказав, что я веду себя как гондон. Слезы потекли по щеке к подбородку, и когда попали на мою руку, было чувство, что на нее плеснули кипяток. А она еще к ладони изнутри губами прижалась.
Так обожгло, что даже кожей паленой запахло. И мясом. До кости прогорело, я понял, что если не уйду, тут все сгорит нахуй.
Во дворе рукомойник увидел, сунул руку под воду. Зашипело, обуглилось, зато я хоть немного в себя пришел. Боль в грудную клетку сместилась, и чем дальше я уходил от дома, тем больнее становилось. Будто я сердце вырвал и там оставил. Будто оно бьется, еще живое, теплое, а Арина сидит и молча на него смотрит.
В машину ввалился, парни даже отшатнулись. Наверное вид у меня был совсем дикий, так и творил я дичь.
Нахуя я вообще в Индонезию полетел? Остров посмотреть захотел. А он что со спутника на засохшее дерьмо мамонта похож, что в жизни. Ничего там нет, мы его весь облазили. Потом еще на гидроплане облетели.
Ну вот вообще ничего. Хоть иди у Феликса спрашивай.
— Посадку объявили, Демид Александрович, — трогает за плечо Андрей. Думал, что я сплю.
Молча встаю и иду на посадку.
Пора с этим заканчивать. Первое, что я сделаю, когда вернусь — напьюсь
Новая жизнь — новые бабы. Старых в топку.
А то что болит, пройдет. Главное, больше никого туда не впускать. Потому что когда там пусто, то и болеть нечему.
Глава 40
Три месяца спустя
Арина
— Хотите, я пойду с вами, Арина? — спрашивает Илья.
Смотрю из окна автомобиля на мертвые окна отцовского дома. Видимо, мужчина что-то уловил в моем настроении, раз считает, что мне нужна помощь. Или просто я слишком предсказуема.
Мотаю головой.
— Спасибо, Илья. Я сама, — выбираюсь из салона и поспешно хлопаю дверцей.
Циммерман мой персональный адвокат, они с Иосифом Аароновичем сделали все возможное и невозможное для моего вступления в наследство.
Что можно, мы оформляли дистанционно. Что можно — по доверенности. Мне шли навстречу ввиду моей полной недееспособности, как физической, так и моральной. Но остались последние шаги, которые невозможно было сделать без моего личного присутствия. И я приехала, как только смогла.
Когда тиски страха перестали сковывать горло. Когда в голове перестала биться одна-единственная мысль. Когда я снова начала спать в кровати, а не там, где меня сморил сон. Когда вернулась способность воспринимать окружающую действительность.
Вот тогда я прилетела.
Остановилась в отеле, сразу в дом ехать не рискнула. Но после того, как были подписаны документы, Илья передал мне ключ и отвез в дом. Который по словам папы он строил для меня, который потом у нас отобрали, и законной владелицей которого я стала несколько часов назад.
Только персональный адвокат это все же не личная нянька, поэтому я отказалась от дальнейшего сопровождения.
Вставляю ключ в замок, проворачиваю. Замки другие, их поменяли когда выставили меня из дома после смерти отца. Чего нельзя сказать о внутреннем его содержании, здесь все осталось как было. То ли не успели поменять, то ли не собирались.
Внутри тихо и чисто. Воздух не спертый — Илья позаботился, вызвал клининг перед моим приходом. Так что можно сказать, все почти так как раньше.
Перехожу из комнаты в комнату, воспоминания накатывают каскадом. Вот только никаких эмоций при этом не испытываю. Или у меня порог реагирования теперь настолько завышен, что по сравнению с ним все остальное просто эмоциональный ноль?
Перед кабинетом отца останавливаюсь. Собираюсь с духом.
Я любила его. Очень. Верила безоговорочно. Доверяла абсолютно.
А он меня предал и бросил.
Ради денег. Больших денег, не спорю. Даже огромных. Из-за которых люди способны на мерзость и подлость.