Дочь моего врага. Цвет горечавки

Аваланж Матильда

Даровой цветок, зажатый в моих пальцах, заставляет вновь и вновь переживать свое сегодняшнее унижение.

Внезапно краешек балдахина одергивается и из-за него высовывается голова Кириаки. Соседка уже успела заплести сложную многоярусную косу и вставить в нее свою альстёрмерию. Я догадываюсь, что она заглянула ко мне специально, чтоб похвастаться своими волосами и своим цветком.

— Эй, Горечь, что, рыдаешь тут?

Быстро утираю слёзы и отвечаю с вызовом:

— Ничего я не рыдаю!

— Я бы на ее месте залила слезами всю подушку! — с другой стороны балдахина показывается страшно довольная Деспоина. — Тебе достался, наверное,

самый невзрачный цветок, какой только можно себе представить!

Ее золотистые волосы распущены и из них тут и там торчат пышные алые розы. Конечно, не знаю, но, по-моему, с этим она переборщила.

— Ничего вы не понимаете! — я прижимаю к себе горечавку, стремясь защитить свой Даровой цветок.

Пусть он не такой пышный и роскошный, как роза Деспоины, или оригинальный, как у Кириаки, зато его послала мне моя богиня. Глажу пальцами нежные лепестки, и вдруг отмечаю их потрясающий синий цвет — яркий, почти неоновый.

Кажется, та же самая мысль приходит в голову моим соседкам: так как насмешливости на их лицах заметно поубавляется.

— Вы будете все сливаться в розовом, красном или белом! — стремлюсь закрепить свой успех я. — А таких ярко-синих одежд, как у меня, не будет ни у кого из послушниц!

С удовлетворением замечаю, что Кириаки с Деспоиной перекосились от злости. В моих словах есть зерно истины. Но острые на язык соседки не были бы ими, если б не оставили последнее слово за собой:

— Вот именно, Горечь, ходить! — переглядываясь с Кириаки, ухмыляется Деспоина. — Ходить, знаешь ли, к источнику богини и дай-ка подумать… ммм… на Ритуал Дарения к жрецу Джерту. Знаешь ли… Ах да, ты же не знаешь, ты у нас целочка, которая даже не видела источник богини, которой она служит!

— Ты эту дурацкую горечавку даже в волосы себе не вплетёшь! — добавляет Кириаки с торжеством. — Потому что их у тебя нет!

— Есть! — выкрикиваю я.

— Разве что на холме Хеб, — противно хихикает эта мерзавка. — Вот туда-то ты и вплетёшь свою обожаемую горечавку. Только никто этого не увидит, потому что до твоего лона все равно еще лет сто не дотронется ни один мужчина!

Неуловимо быстрым движением я хватаю с ложа две подушки и одновременно запускаю их в разные стороны. Оба моих снаряда попадают в цель!

— Ай-ай-ай, Горечь гадская! — на разные голоса верещат соседки. — Ты нам причёски помяла!

— Будете знать, как лезть не в свое дело! — припечатываю я.

— Это ты будешь знать! — хнычущим голосом отвечает Деспоина. — Тебя в Арриксакский простиль вообще скоро отправят!

С той стороны балдахина ещё некоторое время доносятся бурчание и возня, но потом все стихает.

Я скидываю с себя белоснежный хитон. Одежду этого цвета мне больше не носить. Голой подхожу к своему окну. Ветерок с улицы приятно холодит кожу, виноградник богини окутан приятной прохладой и сумраком. Тугие налитые кисти склоняются к самой земле. А там, вдалеке, где кончаются кустарники, за стеной, защищенной особой магией, чтобы ни один чужак не смог пробраться в храм богини, идет ночная жизнь Лигейи. Любопытно, я никогда не выходила за стены монастыря ночью. Да и днём, честно говоря, за все девятнадцать лет своей жизни была только пару раз, и то в сопровождении митеры Хтонии и жреца Джерта. Интересно было бы побывать на улицах Лигейи после захода солнца! Взглянуть на ночную жизнь одним глазком!

В задумчивости я провела бутоном горечавки по своей шее и нежное прикосновение лепестков к коже отдалось

внутри странной дрожью.

Хм… Любопытно…

Решив поэкспериментировать, я осторожно погладила себя горечавкой между грудей, но понять свои ощущения не успела, потому что увидела под окнами жреца Джерта.

Не знаю, что он делал на винограднике в такое время (впрочем, мало ли какие у жреца могли быть дела — может ему виноградика захотелось, да и вообще он мог ходить, где ему заблагорассудится в любое время дня и ночи) смотрел он прямо на меня. На голую меня, которая прямо перед раскрытым окошком наглаживала себя горечавкой.

Встретившись взглядом с его золотистыми глазами, я налилась краской, ойкнула и присела.

Да уж, у меня сегодня какой-то ну очень удачный день! Бог удачи Тимасиос, спасибо тебе большое!

ГЛАВА 2.2. Жрец выбирает…

Хотя… Хотя было в золоте глаз Джерта, когда он смотрел на меня что-то такое… Неизвестное, но волнующее.

Однако уже лежа в постели, я вспомнила последнюю реплику, брошенную Деспоиной, и настроение резко испортилось.

Про Арриксакский простиль нам рассказывала митера Хтония. Этот храм богини Хеб расположен в дальнем полисе Арриксаксе, который находится за морем, и считается рангом ниже, нежели наш храм. В Арриксакс из нашего храма девушку отправляют, если она по тем или иным причинам осталась до двадцати трех лет девственницей. Вернуться назад из храма рангом ниже в храм рангом выше послушница уже права не имеет. Там свои порядки, отличные от порядков в нашем храме. Например, митера Хтония говорила, что в Арриксакском простиле принята храмовая проституция! Звучит дико, но Хтония врать не будет.

Она рассказывала, раз в неделю послушниц сажают в атриуме храма на специальном священном участке Хеб. Любой мужчина, пришедший в храм, будь то знатный лорд, нищий оборванец или чужестранец, может бросить в подол послушнице деньги и сказать «Призываю тебя на служение богине Хеб!». Плата бывает любой — огромной или баснословно малой, главное, вне зависимости от ее размера, послушница не имеет права отказаться от этих денег, они считаются священными и идут на благо храма. Девушка должна идти в специально отведенные покои за первым, кто бросит ей деньги, и совокупиться с ним во имя Хеб.

После этого она свободна на целую неделю, после чего все повторяется, а если же ее не выбрали, то послушница должна сидеть до тех пор, пока не найдется тот, кто ее осчастливит. Конечно же, красавиц берут первыми, а если девушка красой не блещет, она может месяцами сидеть и ждать своего часа, чтоб послужить Хеб.

Учитывая мою внешность, не думаю, что в Арриксакском простиле мне будет лучше, чем здесь, а главное, я не хочу служить своей богине… так…. Не хочу уезжать из Лигейи, тут мой дом и, по правде говоря, даже сама мысль о священной проституции меня пугает…

Так что слова Деспоины стали укусом гадюки, и ощущение тревоги, неуверенности в своем будущем, чувство своей ущербности и отличия от других послушниц нашего храма, как яд, проникли в мою душу, посеяв смятение и страх.

Я никогда не задумывалась о том, что меня могут отправить в Аррисакс. Вообще, такие случаи были довольно редки, а на моей памяти вообще не случалось, чтоб в простиль отправляли кого-то из послушниц. Но мне девятнадцать и я девственница, сила богини, которую она дарует каждой принятой в храм девочке, запечатана во мне. Я не знаю, когда богиня сообщит Джерту, что я готова к соитию, и сообщит ли вообще…