Дочь обмана
Шрифт:
Вернулась Мари-Кристин и застала меня сидящей в комнате с письмами в руках.
Она тихонько села, внимательно глядя на меня.
— Ноэль, — наконец произнесла она, — они расстроили тебя.
— Эти письма… — проговорила я. — Я как будто снова услышала ее голос. Здесь все. Нет никаких сомнений в том, что Эннис Мастерман мой отец.
— Значит, Родерик тебе не брат.
Я покачала головой.
Она подошла и обняла меня.
— Это же замечательно. Именно это мы и хотели узнать.
Я безучастно посмотрела на нее.
— Мари-Кристин, —
На следующий день я отправилась к Эннису Мастерману. Перед этим я сказала Мари-Кристин:
— Я поеду одна. Постарайся понять — он мой отец. Ты всегда была умницей, ты должна понять.
— Да, — сказала она. — Я понимаю.
Он ждал меня. Мы стояли и с некоторым смущением смотрели друг на друга.
Потом он сказал:
— Ты не представляешь, что это для меня значит.
— Да, и для меня тоже.
— Со дня твоего рождения я надеялся, что когда-нибудь увижу тебя.
— Это так странно, вдруг встретиться со своим отцом.
— Я, по крайней мере, знал о твоем существовании.
— А я ведь могла никогда не узнать о тебе. Это чистая случайность…
— Пойдем, — сказал он. — Я хочу поговорить о ней. Я хочу услышать от тебя о вашей жизни.
Мы сидели и разговаривали и, к моему удивлению, я чувствовала, что боль от ран, которые мне разбередили письма, как будто утихает. Я рассказала ему, как она помогла Лайзе Феннел, о ее внезапной смерти и о несчастьях, последовавших за этим. Рассказала о ее спектаклях, волнениях, успехах.
— Она была права, — сказал он. — Она должна была делать то, что делала… А я был бы ей в этом плохим помощником. Она рвалась к славе и добилась ее.
Наконец я заговорила о себе , рассказала ему о моей жизни в Леверсон Мейнор, о любви к Родерику и о том, что из этого вышло.
Он был глубоко потрясен.
— Дорогая моя девочка, какая трагедия! — воскликнул он — А ведь всего этого могло не быть. Ты могла выйти замуж и быть счастлива. И все из-за того, что она сделала. Ее сердце не выдержало бы такого удара. Больше всего на свете она хотела, чтобы ты была счастлива, чтобы имела все, о чем она сама могла когда-то только мечтать.
— Теперь уже слишком поздно. Он женился на другой — на этой Лайзе Феннел, о которой я рассказывала.
— Какие случаются превратности судьбы… Почему я не поехал тогда с ней в Лондон? Почему хотя бы не попытался достичь чего-то в жизни? Тогда я был бы с ней в Лондоне. И был бы там счастлив. Но я не мог этого сделать. Почему-то я не мог отсюда уехать. Я не верил в себя. Все время сомневался. Я был слабым, а она была сильной. Я был полон сомнений, а она — уверенности. Мы любили друг друга, но, как она сказала, были не пара. Меня страшили трудности, а она, танцуя, уверенно шла своим путем наперекор им.
Я рассказала ему о своей жизни во Франции, о Робере, его сестре, и о Жераре, который мог стать моим мужем.
— Бывали моменты, когда мне казалось, я могла бы устроить свою жизнь во Франции, но тут ко мне
Он задумался.
— Ноэль, я дам тебе эти письма, — сказал он. — Тебе они понадобятся в качестве доказательства. Может быть, иногда ты будешь навещать меня.
— Да, — пообещала я.
— Я очень жалею, что ты не приехала сюда раньше, что мы не встретились с тобой до того, как стало слишком поздно.
— О, я тоже. Но этому не суждено было случиться.
— У нее бы разорвалось сердце, если бы она узнала, что сделала.
Только к вечеру я отправилась обратно в «Танцующие девы». Я все еще не могла прийти в себя. Я нашла своего отца и подтверждение своим сомнениям. У меня не было причин расставаться с человеком, которого я любила.
Возвращение в Леверсон
Мы отправились обратно в Лондон, и я испытывала скорее грусть, чем радость от успеха нашего предприятия. Мари-Кристин была для меня поддержкой и утешением. Она казалась гораздо старше своих лет и, понимая мои чувства, как могла, старалась отвлечь меня.
В значительной мере у нее это получалось, и я часто повторяла себе, какое счастье, что мне тогда удалось завоевать ее привязанность.
Мое будущее рисовалось мне довольно смутным и пустым. Я не знала, чем его заполнить. В это время я часто думала, что, может быть, жизнь парижской богемы была именно тем, что мне нужно. Это было бы своего рода заменителем. Но, зная Жерара и по-своему любя его, я только больше убеждалась в том, что никто в мире не мог бы быть мне так же дорог, как Родерик.
Ах, почему мы не нашли эти письма раньше, когда умерла мама? Почему еще раньше я не сказала ей о наших крепнущих отношениях с Родериком? Как по-другому сложилась бы тогда моя жизнь! Мари-Кристин после возвращения из Корнуолла опять энергично взялась за переустройство маминой комнаты. Но ничто не могло стереть из моей памяти воспоминаний о ней. Встреча с моим отцом вновь оживила их. Я постоянно вспоминала написанные ею строки. Каждое ее слово дышало любовью ко мне! Она не столько бросала вызов условностям сколько игнорировала их. Как часто Долли кричал в отчаянии: «Ты просто сумасшедшая, сумасшедшая!» Но она невозмутимо шла своим путем, который мог кому-то показаться крайне абсурдным, но был абсолютно логичен для нее.
Все вышло по задуманному ею плану. Чарли относился ко мне как к своей дочери. Разве могла она предвидеть последствия, которые это будет иметь?
Несколько недель прошли без всяких событий, потом приехал Чарли.
Я была чрезвычайно рада его видеть. Все это время меня мучали сомнения, следует ли мне рассказать ему о том, что я узнала. Мне казалось, что раз это имеет к нему непосредственное отношение, было бы правильным сказать. Кроме того, я не была уверена, знает ли он о смерти Робера. Это тоже я должна была ему сообщить, но я не могла себя заставить написать ему. И вот он приехал сам.