Дочь огня

Икрами Джалол

Только он так подумал — вдруг в ворота, подобрав длинные полы халата, вошел сам Мухаммедамин-бай.

— О, салам алейкум, бай! — поднялся ему навстречу мастер.

— Сидите, сидите, не бросайте работу! — сказал бай и проворно уселся на пенек. — Я по пути к вам зашел, давно не видел вас, дай, думаю, узнаю, как живете…

— Благодарствую, — ответил Назри. — Эй, Истад, беги-ка принеси курпачу.

— Не надо, не ходи никуда, Истад, — возразил бай, строго взглянув на юношу. — Я на минутку, посижу немного, посмотрю на вашу работу, а если начнете хлопотать, сразу

уйду.

— Ладно, будь по-вашему, но все-таки о чае позаботься, сын, — садясь и продолжая работу, сказал уста, а так как бай покачал головой, отказываясь, старик добавил: — Мне и самому хочется чаю.

Милости просим, добро пожаловать!

— Благодарю, — сказал бай, глядя вслед Истаду. — Сын-то у вас совсем большой стал, помощник.

Уста ударил топориком по дереву и кивнул.

— Помощник-то помощник, — сказал он словно с укоризной, — а вот не любит он мое ремесло, не хочет быть плотником.

— Чего же он хочет? — спросил бай, как будто удивляясь.

— Сад он любит! — воскликнул уста, на этот раз даже с гордостью. — Страсть у него к деревьям да к винограднику, все бы ему саженцы сажать да прививки делать…

— Ну, сад у вас так мал, тут ему и делать нечего, — сказал бай.

— Ничего, нам и этого довольно, и за это бога благодарим.

Истад принес и расстелил перед баем на земле дастархан. Бай принялся переливать чай из чайника в пиалу и обратно. Уста разломил лепешку и положил перед баем. Истад отошел и принялся вновь за работу, Назри тоже занимался своим делом, а сам думал: Зачем это бай пожаловал к нам в дом? Без дела он, конечно, не пришел бы, не был бы таким обходительным и скромным. Но почему сразу не говорит, что ему нужно, почему тянет? Все посматривает на Истада, как он работает, и садик наш оглядывает — видно, хочет спросить, но удерживается… О господи, да чего же он хочет от нас?..

— Так вы говорите, что сын ваш плотничать не любит? — прервал наконец молчание бай. — Что ж, садоводство тоже неплохое дело. Мой садовник Рузибай совсем стар стал, не справляется с работой, ему нужен хороший, искусный помощник, а то сад мой совсем пропадет. Смотрю я сейчас на работу Истада и думаю: вот хорошо бы, если б он стал помощником моему Рузибаю. И сам Истад многому научился бы у опытного садовника, и ему помог бы, облегчил работу старику.

Уста усмехнулся — вот оно что, теперь все понятно!

— Вы, уста, тоже постарели, — продолжал бай. — Какие уж ваши стариковские доходы — наверно, не хватает на жизнь? Если Истад начнет прирабатывать, вам ведь легче станет.

— Да, конечно, легче, — невольно согласился старик, удивляясь хитрости бая.

— Я хорошо буду платить ему за работу, — лисой расстилался бай, — и ему будет хорошо, и вам. Ну, что вы скажете?

Уста положил свою работу на землю и взглянул на бая.

— А что мне вам сказать, бай?! Вы правы, я уже стар стал, нездоров, нет во мне прежней силы и усердия в работе… Да… и вот потому мне теперь самому нужен помощник.

Бай отхлебнул чаю, допил пиалу, налил еще и протянул мастеру.

— Жить вам да поживать, уста, — засмеялся бай. — Ну что вы говорите, просто смешно слушать!

Ваш садик и без садовника будет цвести, Истад придет с работы и присмотрит за ним. А вот мой сад без хорошего работника погибнет. Ну, соглашайтесь же, пусть завтра с утра Истад приходит ко мне, я назначу ему жалованье. Хотите, сейчас дам вам задаток?

— Благодарствую, бай, у меня, слава богу, пока еще достанет силы обеспечить свою семью! — воскликнул, рассердившись, уста, с силой размахивая топориком.

Битый час бай сидел и уговаривал мастера, но умный, бывалый уста не поддавался.

Чай остыл, работа не клеилась, и затянувшаяся беседа ни к чему не привела.

Истад, окончив свое дело, ушел в дом, солнце начало уже клониться к закату, тени деревьев стали длиннее. Наконец бай понял, что ничего не добьется, встал, не скрывая досады, и, отряхивая подол халата, молвил:

— Я думал, что вы — человек разумный, никак не предполагал, что на старости лет весь свой ум растеряли! Ладно, не хотите — как хотите, пусть сын ваш остается при вас. Но знайте, вдруг когда-нибудь и я вам понадоблюсь, тогда вы попомните меня!

Бай ушел, а плотник не мог больше работать, сложил инструменты и пошел в дом. Старуха, мать Истада, напекла горячих лепешек, сварила похлебку с красным перцем, луком, душистыми травами.

— Садитесь, — сказала она старику, — покушайте вашей любимой похлебки.

Не желая огорчать старуху, уста сел, попробовал похлебку, но тут же отставил.

— Бай отбил у меня аппетит, — сказал он и заложил под язык щепотку наса.

— Чтоб ему ослепнуть! — ответила старуха. — Зачем он приходил?

— За твоим сыном. Пусть, говорит, Истад будет у меня садовником. Я не согласился, вот он рассердился и ушел.

— А пусть его сердится! — воскликнула старуха. — Наш сын не найденыш, чтобы отдавать его работать на чужого, да еще на этого жадюгу.

Истад слушал молча этот разговор, но мысленно пожелал отцу долгих лет жизни, здоровья и силы. Он слыхал, что бай никогда не отступается от своего слова и рано или поздно намеченная жертва попадает ему в руки, — такой уж упрямый человек этот бай!

Прошло около месяца, и в кишлаке случилась беда. Может быть, из-за больших дождей, выпавших в начале осени, одна из потолочных бэлек в кишлачной мечети надломилась, появились большие трещины на потолке, крыша грозила обвалиться. Муэдзин, имам и аксакал кишлака подняли тревогу. Они говорили, что бог разгневался на жителей кишлака за то, что среди них ослабела вера, грозили концом света и Страшным судом, стали собирать пожертвования, резали скот, устраивали религиозные собрания, стенали и плакали. Мухаммедамин-бай проявил живое участие, взялся руководить починкой потолка в мечети. Жители кишлака дали и деньги, и нужный материал и сами работали безвозмездно. Назри и сын его были тут одни из первых. Бай взял собранные обществом деньги и взамен дал новое бревно. Назри с сыном обтесали его, вырезали на нем цветы и узоры, как на остальных балках потолка. Затем помолились, зарезали барана и корову и, полив их кровью балку, торжественно стали поднимать ее наверх.