Дочь палача и черный монах
Шрифт:
Бенедикта взглянула на него с сочувствием. Лекаря бросило в жар. Бледный, в повязке и одетый лишь в грязную льняную сорочку, он, должно быть, являл собою поистине жалкое зрелище.
– Какие голоса? – спросила она.
– Пока я был без сознания… кто поднял меня на лошадь?
Бенедикта засмеялась:
– Я, кто же еще! Но, если вас это успокоит, стаскивали вас уже монахи.
Симон улыбнулся:
– Если бы это были вы, я бы уж точно запомнил.
Она с наигранным возмущением подняла брови и собралась уходить.
– Прежде чем мы выйдем за рамки
Дверь захлопнулась, однако Симон еще несколько мгновений полежал в кровати, чтобы собраться с мыслями. Эта женщина… сбивала его с толку. Наконец он встал и оделся. Хотя голова до сих пор раскалывалась от боли, быстро ощупав повязку, Симон убедился, что монахи хорошо знали свое дело. Прощупывался ровный шов – наверное, все, что останется, это небольшой шрам под волосами.
Лекарь осторожно отворил дверь, и его тут же ослепил яркий зимний свет. На синем небе не было ни облачка, светило солнце, и снег под его лучами сиял и переливался. Симону потребовалось время, чтобы глаза успели привыкнуть. Потом взору его открылась самая большая стройка, какую ему доводилось видеть.
Перед ним раскинулся монастырь Штайнгадена – или, вернее, то, что после нашествия шведов должно было воскреснуть в новом великолепии. Симон слышал, что нынешний настоятель Августин Боненмайр строил грандиозные планы. Однако насколько они были грандиозными, лекарь увидел только сейчас. Повсюду на площадке высились недавно возведенные строения. На многих еще красовались новые стропила, и вокруг большинства зданий стояли подмостки. Всюду сновали монахи в белых одеяниях и бесчисленные рабочие с мастерками или тележками, полными раствора. Слева от Симона трое мужчин под громкие выкрики вращали подъемник, позади по вымощенной дороге приближалась воловья упряжка со свежераспиленными досками. Пахло смолой и известкой.
Бенедикта заметила ошарашенный взгляд Симона и пояснила:
– Один из зодчих меня тут уже немного поводил. Там, где мы спали, будет новая гостиница. К ней будет примыкать гимназия. А вон там… – она указала на небольшое строение по другую сторону парка, – там даже театр хотят устроить. – Женщина зашагала вперед, продолжая рассказывать. – Я беседовала утром с приором. Настоятель хочет выстроить самый красивый монастырь в округе. По меньшей мере такой же, как в Роттенбухе, так он сказал. Боненмайр в монастыре, ждет нас к обеду.
Симону не оставалось ничего другого, кроме как поспешить за ней. Бенедикта, как само собой разумеющееся, приняла на себя главенствующую роль. Теперь Симон понимал, почему ее брат так часто обращался к ней за советом. За ее приятной внешностью крылся необычайно решительный характер. Лекарь с ужасом вспомнил вчерашний выстрел из пистолета.
Они встретили настоятеля в крестовом ходе, между аббатством и церковью. Августин Боненмайр оказался тощим человеком с худым лицом. На нос он нацепил оправленное в медь пенсне и как
Лишь заслышав шаги гостей, Боненмайр повернулся к Симону и Бенедикте.
– А, юная дама с просьбой ко мне! Мне о вас уже сообщили! – воскликнул он и снял пенсне. Его звонкий голос гулко прокатился по коридорам. – А вы, должно быть, юный Фронвизер, – настоятель с улыбкой прошел к лекарю и протянул ему руку.
Августин Боненмайр, как и все премонстранты, был одет в белую тунику, вокруг живота его опоясывала пурпурная лента, отличающая ранг настоятеля монастыря. Симон опустился на колено и поцеловал золотое кольцо, украшенное крестом.
– Если позволите заметить, – проговорил лекарь, не вставая, – то я никогда еще прежде не видел столь внушительного монастыря.
Боненмайр рассмеялся и помог Симону подняться.
– Воистину. Мы все выстроим заново. Мельницу, пивоварню, школу и, разумеется, церковь. Место это станет центром, куда паломники будут стекаться толпами, чтобы почувствовать себя ближе к Богу.
– Я не сомневаюсь, Штайнгаден станет жемчужиной Пфаффенвинкеля, – вставила Бенедикта.
Настоятель улыбнулся:
– Человечеству нужны места, достойные паломничества. Места, где чувствуешь, как на самом деле велик Господь. – Он вышел из часовни в коридор. – Однако вы явились не для того, чтобы рассуждать о паломничестве. Насколько я слышал, вас сюда привело событие гораздо более печальное.
Симон кивнул и вкратце объяснил, почему они здесь.
– Возможно, причину смерти пастора мы найдем в прошлом церкви Святого Лоренца, – закончил он наконец.
Настоятель почесал лоб и повернулся к Бенедикте.
– И вы действительно считаете, что вашего брата отравили из-за какой-нибудь темной тайны, связанной с его церковью? Вам не кажется, что это как-то уж слишком?
Прежде чем Бенедикта успела ответить, вмешался Симон.
– Ваше преподобие, нам сказали, что церковь Святого Лоренца принадлежит вашему монастырю, – сказал он словно бы невзначай. – У вас нет, случайно, ее плана? Или, может, известно хотя бы, кому она принадлежала прежде?
Боненмайр потер переносицу.
– Монастырю принадлежит столько имений, что я, честно, не знаю подробностей о каждом отдельном из них. Но, быть может, что-нибудь найдется в нашем архиве. Идемте за мной.
Они прошли по крестовому ходу к аббатству. На первом этаже находилась низкая неприметная дверь, запертая на два массивных замка. Настоятель открыл ее, и в нос Симону тут же ударил запах плесени от лежалых пергаментов. Комната была не меньше четырех шагов в высоту. До самого потолка высились вделанные в ниши полки, забитые книгами, фолиантами, а также пергаментными свитками, с которых свисали красные печати монастыря. По углам все обросло паутиной, стоявший посреди комнаты полированный стол из орешника покрывал толстый слой пыли.