Дочь палача и театр смерти
Шрифт:
Женщина не выдержала и заплакала навзрыд. Ослабленная в первые недели беременности, она дрожала, и силы, которые она выказала только что на собрании, ее покинули. Остались лишь скорбь и пустота.
Она продолжала плакать, даже когда чья-то рука мягко легла ей на плечо. Это был Якоб Шреефогль. Очевидно, он все это время дожидался ее снаружи.
– Вы хорошо держались, Магдалена, – произнес он тихо. – Даже очень хорошо. Но мои опасения подтвердились: Бюхнер на вашем примере хочет преподать остальным урок. – Он задумчиво склонил голову. – И все-таки странно, сколь важен для него этот процесс…
Магдалена вдруг вспомнила о том, что говорила Барбара про Бюхнера и Рансмайера.
Я знаю, что оба они нечисты на руку. И им это известно.
Что, если Барбара была все-таки права в своих предположениях?
– Сестра видела кое-что странное, – нерешительно проговорила Магдалена. – И Бюхнер как-то в этом замешан. Я, конечно, и сейчас считаю, что она все преувеличивает, но, может, что-то в этом кроется?
Она пересказала Шреефоглю все, что узнала от Барбары о тайной встрече Бюхнера и Рансмайера. Тот выслушал и нахмурился.
– Хм, это действительно странно и сходится с моими собственными наблюдениями, – произнес патриций. – До сих пор я думал, что опасаться нечего, но теперь не совсем уверен. В Шонгау что-то происходит. – Он вздохнул и сел на мешок рядом с Магдаленой. – Прежде чем вы явились на собрание, Бюхнер навязал Совету еще несколько распоряжений. Он делает ставку на задетое самолюбие горожан. Те хотят, чтобы с ними считались, как прежде. – Он тихо рассмеялся. – Им даже невдомек, что Бюхнер каждым своим распоряжением набивает собственные карманы. Это приносит ему тысячи гульденов. Он зарабатывает на каждом мешке извести.
Магдалена вытерла слезы и решительно взглянула на Шреефогля.
– Кто-то должен сообщить Лехнеру о том, что здесь происходит в его отсутствие. Может, тогда он и к Барбаре отнесется более снисходительно. – Она кивнула. – Надо отправить в Обераммергау посыльного.
– По-вашему, я об этом не задумывался? – прошептал Шреефогль и осторожно при этом огляделся. – Но Бюхнер не так глуп. Он и его сторонники в Совете строго-настрого запретили пропускать гонцов в направлении Аммергау. Ворота вот уже несколько дней под усиленным контролем, на дорогах патрули. Бюхнер понимает, что не все в городе согласны с его политикой. Вообще-то к Троице он должен передать свой пост кому-то другому, из числа троих бургомистров. Но он этого не сделает, а мертвой хваткой вцепится в свое место. Он, как жирный паук, сидит в своей умело сплетенной паутине.
– А если вы сами отправитесь в Обераммергау, чтобы предостеречь Лехнера? – предложила Магдалена. – Вряд ли Бюхнер арестует второго бургомистра.
– Я не был бы столь уверен в этом, – мрачно ответил Шреефогль. – Учитывая нынешние настроения в Совете, он натравит на меня всех остальных. Двух других бургомистров, старого Харденберга и Йозефа Зайлера, Бюхнер, судя по всему, уже купил. Сидели на собрании тише воды ниже травы… Даже не пикнули! – Он нахмурился: – Как бы то ни было, Бюхнер меня не отпустит. Даже если я отправлюсь тайно, уже на следующем собрании он заподозрит неладное и попытается меня перехватить.
Магдалена помолчала в задумчивости. Снаружи церковные колокола пробили восемь часов. Пьянящий аромат пряностей
– Вас он, возможно, и не отпустит, – промолвила она. – Как и посыльного. Но как насчет безобидной старухи, закутанной в платок и идущей куда-нибудь на рынок?
Шреефогль взглянул на нее с удивлением:
– То есть…
– Не сможет же Бюхнер запечатать все выходы из города. – Магдалена схватила Шреефогля за руку и продолжила с мольбой в голосе: – Прошу вас, напишите письмо Лехнеру, и я клянусь, что возьмусь за это дело с тем же рвением, с каким выступила на собрании.
– В этом я нисколько не сомневаюсь. Но вы подумали о том, что произойдет, если ваше отсутствие заметят? Бюхнер и Рансмайер сразу заподозрят вас!
Магдалена вздохнула:
– Тут вы правы. И все же с допросом Барбары им придется повременить, пока не найдется другой палач. Получается, у меня в запасе два-три дня. Этого должно хватить, чтобы вернуться с Лехнером.
– Если вы опоздаете… – Шреефогль запнулся. – Месть Бюхнера будет страшна.
– Я не опоздаю. Речь идет о жизни моей сестры! Да есть ли у нас другие возможности?
Патриций пожал плечами:
– К сожалению, нет. Но…
– Тогда напишите это чертово письмо, и завтра утром, еще до рассвета, я отправлюсь в путь. – Магдалена поднялась и решительно двинулась к выходу, сереющему между ящиками и мешками. – Я вовремя вернусь с Лехнером, клянусь! Вы знаете моего отца, и вам ведомо, до чего мы упрямы.
Якоб Куизль шагал через топи в сторону Обераммергау. На лоне природы, вдали от шума и болтливых людей, ему легче всего было думать. На небе высыпали звезды, луна давала достаточно света, чтобы не сбиться с узкой тропы. Палач прислушивался к крикам сов и сычей. Эти звуки всегда его успокаивали. Однако в этот раз он не мог обрести внутреннего покоя.
Разговор с Лехнером не обнадеживал. Секретарь напомнил, что им нужен виновный и задача Куизля – этого виновного найти. О том, что в противном случае ожидало его в Шонгау, Лехнеру упоминать не было нужды. Якоб и без того все понимал.
«Из-за той идиотской драки с доктором я оказался во власти Лехнера! Приходится плясать под его дудку, хочу я того или нет. Иначе Георг никогда уже не вернется из Бамберга…»
А что Куизль ненавидел больше всего на свете, так это плясать под чужую дудку.
Кроме того, он по-прежнему был убежден в невиновности Ганса Гёбля. В одиночку парень не смог бы поднять крест. А в то, что за убийством Доминика стояло все семейство Гёблей, палач не верил тем более. Не следовало забывать и об убийстве Габлера, к которому Ганс не мог иметь никакого отношения. Когда это произошло, он давно сидел в камере монастыря. И тем не менее Куизлю, вероятно, скоро придется допрашивать беднягу – так решил Лехнер… Просто зла не хватало!
Сам не зная почему, Якоб пошел не по тракту, а через болота, как несчастный Габлер накануне. Через некоторое время палач миновал место убийства, которое уже осмотрел при свете дня. В свете луны были видны следы множества ног, ветки ближайших кустарников были поломаны. С трудом верилось, что совсем недавно здесь лежал убитый в луже собственной крови.