Дочь палача
Шрифт:
– Мы… мы поговорим еще, – прошептал он в ее сторону и заковылял за палачом.
Долгое время они шли молча. Они прошли пристани, от которых уже в это время отчаливали плоты, и добрались до дороги в Альтенштадт. Оба намеренно избегали идти прямиком через город, они хотели побыть в одиночестве. Здесь, на узкой тропинке, огибающей городские стены, им не встретилось ни души.
Только сейчас Симон решился заговорить. Он долго все обдумывал и тщательно выбирал слова:
– Мне… очень жаль, – начал он, запинаясь. – Но это правда, я люблю вашу дочь. И смогу о ней позаботиться. Я ведь
Палач остановился и с возвышенности оглядел долину, по которой до самого горизонта тянулись леса.
– Ты вообще представляешь, каково это, зарабатывать там, в большом мире, каждый день на хлеб? – перебил он Симона, не сводя глаз с горизонта.
– Я уже поскитался с отцом, – возразил Симон.
– Он заботился о тебе, и за это ты навеки должен быть ему благодарен, – сказал Куизль. – А теперь ты будешь один. Тебе придется кормить жену и детей. Придется таскаться от ярмарки к ярмарке, и, подобно шарлатану, втюхивать свои дешевые настои. Тебя будут забрасывать гнилой капустой, над тобой начнут издеваться крестьяне, которые ни черта не смыслят в лечебном деле. А ученые врачи сделают все, чтобы тебя скорее вышвырнули, не успеешь ты и носа в городе показать. Дети твои помрут от голода. Ты этого хочешь?
– Но нам с отцом всегда платили…
Палач сплюнул.
– То было в войну, – продолжил он. – Во время войны всегда есть чем заняться. Конечности рубить, раны маслом заливать, трупы таскать и известь на них сыпать… Теперь война закончилась. Больше нет армий, к кому можно было бы пристроиться. И вот за это я Господу благодарен!
Куизль снова двинулся в путь. Симон отставал от него на несколько шагов. Они некоторое время шли молча.
– Мастер Куизль? – спросил потом Симон. – Можно спросить у вас кое-что?
Палач не останавливался и говорил, не оборачиваясь.
– Чего тебе?
– Я слышал, вы не всегда жили в Шонгау. Вы уехали из города, когда вам было столько же лет, сколько мне сейчас. Для чего? И почему потом вернулись?
Куизль снова остановился. Они почти обошли город. Вправо уходила дорога на Альтенштадт, по которой медленно тащилась повозка с запряженным в нее волом. Позади до самого горизонта простирались леса. Якоб молчал так долго, что Симон решил уже, что не получит ответа. Наконец палач заговорил:
– Я не хотел работы, которая вынудила бы меня убивать, – сказал он.
– И что вы вместо этого делали?
Якоб Куизль тихо рассмеялся:
– Я таки убивал. Без разбора и без цели. Мужчин. Женщин. Детей. Я голову тогда потерял.
– Вы были… наемником? – осторожно спросил Симон.
Палач снова надолго замолчал, прежде чем ответить.
– Я присоединился к армии Тилли. В основном там собрались мерзавцы, грабители, но встречались и честные вояки и искатели приключений, вроде меня…
– Вы как-то упомянули, что были в Магдебурге… – снова спросил Симон.
По телу палача пробежала легкая дрожь. Даже сюда, до Шонгау, добрались ужасные истории о падении города далеко на севере. Армии католиков под предводительством фельдмаршала Тилли сровняли его с землей. Лишь немногие
Куизль двинулся дальше по дороге на Альтенштадт. Симон поспешил за ним. Он чувствовал, что зашел слишком далеко.
– Почему вы вернулись? – спросил он, немного помолчав.
– Потому что здесь понадобился палач, – пробормотал Куизль. – Иначе все пошло бы наперекосяк. Когда убийство необходимо, то это хотя бы правильно, по закону. Вот я и вернулся в Шонгау, чтобы навести здесь порядок. А теперь помолчи, мне нужно подумать.
– Вы ведь подумаете еще раз насчет Магдалены? – предпринял Симон последнюю попытку.
Палач свирепо покосился на него, потом зашагал так быстро, что Симон едва за ним поспевал.
Примерно через полчаса впереди показались первые дома Альтенштадта. Из нескольких скупых фраз, которые Куизль обронил за это время, Симон узнал, что Йоханнеса Штрассера нашли ранним утром в сарае его приемного отца. Йозефа, служанка в трактире, обнаружила его среди соломенных тюков. Рассказав все хозяину трактира, она сразу же пустилась в Шонгау к палачу – за зверобоем. Вплетенный в венок, он оберегал от нечистой силы. Служанка была убеждена, что мальчика прибрал к рукам дьявол. Куизль отдал служанке траву, выслушал ее рассказ и не откладывая сам отправился в Альтенштадт. Не преминув по пути вздуть как следует возлюбленного своей дочери. Он просто пошел по их следам и в рассветных сумерках без особого труда отыскал сарай.
Они направились к альтенштадскому трактиру, куда Симон заходил всего пару дней назад. Перед зданием уже собралась группа местных крестьян и извозчиков. Они сгрудились, перешептываясь, вокруг носилок, сколоченных на скорую руку из нескольких досок. Кто-то из женщин перебирал в руках четки, две служанки склонились у изголовья носилок и молились, покачиваясь взад-вперед. Симон разглядел в толпе местного священника, который что-то бормотал на латинском. Когда альтенштадтцы увидели, что к ним приближается палач, некоторые из них перекрестились. Священник прервал свои литании и враждебно уставился на пришедших.
– Что здесь забыл палач из Шонгау? – спросил он подозрительно. – Для тебя здесь работы нет! Дьявол сделал уже, что хотел!
Куизль нисколько не смутился:
– Я слышал, здесь случилось несчастье. Быть может, мне удастся помочь.
Священник покачал головой.
– Я же сказал, здесь нечего больше делать. Мальчик мертв. Дьявол прибрал его к рукам и оставил на нем свое клеймо.
– Дайте палачу пройти! – раздался голос Штрассера. Симон увидел его среди крестьян, стоявших возле носилок. – Дайте ему посмотреть, что эта ведьма сотворила с моим мальчиком. И пусть она умрет как можно медленнее! – Лицо у трактирщика стало бледным, как известь, глаза его горели ненавистью. Он переводил взгляд с убитого ребенка на палача.