Дочь палача
Шрифт:
Пока советники спорили в подвале, Якоб Куизль тихо пробрался в камеру Штехлин. Под неусыпным присмотром двух стражников он снял со знахарки цепи и поднял ее.
– Послушай, Марта, – прошептал он. – Теперь тебе нужно набраться мужества. Я уже почти добрался до преступника, а когда, с Божьей помощью, найду его, ты выйдешь отсюда. Но сегодня тебе опять придется потерпеть. В этот раз я не могу дать тебе отвар, иначе они заметят. Понимаешь ты?
Он мягко ее встряхнул, знахарка выслушала его со слезами на глазах и кивнула. Куизль почти вплотную склонился к ее лицу, так, чтобы стражники не могли его слышать.
– Только
Знахарка снова кивнула. Палач подтолкнул ее, и они стали спускаться в камеру пыток.
Когда по лестнице прошлепали босые ноги Штехлин, все свидетели разом повернулись в ее сторону. Разговоры смолкли. Представление начиналось.
Два стражника усадили обвиняемую на стул посреди комнаты и связали пеньковой веревкой. Марта переводила боязливый взгляд с одного советника на другого и наконец уставилась на Якоба Шреефогля. Даже со своего места за столом он видел, как лихорадочно поднималась и опускалась грудь знахарки – словно у смертельно напуганного птенца.
– В прошлый раз нам пришлось прерваться, – начал допрос Иоганн Лехнер. – Поэтому мне бы хотелось начать все сначала.
Он развернул перед собой пергамент и обмакнул перо в чернильницу.
– Пункт первый, – провозгласил он. – Есть ли у обвиняемой ведьмовские отметины, могущие служить доказательством?
Пекарь Бертхольд облизнул губы, глядя, как стражники через голову стянули с Марты коричневую власяницу.
– Чтобы избежать споров, как в прошлый раз, теперь я сам ее осмотрю, – сказал Лехнер.
Он изучал тело знахарки сантиметр за сантиметром, проверил подмышки, ягодицы и между бедер. Марта сидела с закрытыми глазами. Она не издала ни звука, даже когда секретарь провел тонкими пальцами у нее в промежности. Наконец он закончил осмотр.
– Отметина на лопатке вызывает у меня больше всего подозрений. Нужно ее проверить. Палач, иглу!
Куизль протянул ему иглу длиной в палец. Секретарь решительно воткнул ее глубоко в лопатку. Марта закричала так пронзительно, что Куизль содрогнулся. Начало положено, и он не мог ничего поделать.
Лехнер с интересом разглядывал укол и наконец довольно улыбнулся.
– Как я и предполагал, – сказал он, возвращаясь к столу и снова усаживаясь за пергамент. Диктуя вслух, он принялся записывать. – Обвиняемая раздета. Мною лично воткнута игла. Из проколотого места кровь не потекла…
– Но это ничего не доказывает! – перебил его Шреефогль. – Каждый ребенок знает, что над плечевыми костями кровь почти не течет. Кроме того…
– Свидетель Шреефогль, – прервал его Лехнер. – Вы не обратили внимания, что эта отметина находится на том же самом месте, где у детей был нарисован знак? И что она, хоть не полностью, но очень похожа на него?
Шреефогль покачал головой.
– Родимое пятно, не более. Княжеский управляющий этого просто так не оставит, вам это никогда с рук не сойдет!
– Что ж, мы еще не закончили, – сказал Лехнер. – Палач, тиски. В этот раз попробуем другую руку.
Крики Марты Штехлин разносились по городу через меленькое окошко в тюрьме. Те, кто находился поблизости, прекращали на время работу, крестились или произносили короткую молитву. А потом возвращались к своим делам.
Горожане были уверены: ведьма несет заслуженное
У лотка на рыночной площади Бонифаций Фронвизер как раз надкусывал горячий паштет, когда до него донесся крик Штехлин. Внезапно мясо показалось ему старым и тухлым на вкус. Он бросил остатки своре дерущихся собак и отправился домой.
Бес вселился в Клару и не желал отпускать. Девочка металась из стороны в сторону на своем ложе из хвороста. На лбу у нее выступил холодный пот, лицо стало восковым, словно у куклы. Клара без конца что-то бормотала во сне и временами кричала так громко, что Софии приходилось зажимать ей рот. Казалось, дьявол и сейчас был где-то поблизости.
– Он… схватил… Нет! Уходи! Прочь! Ужасные когти… сердце из груди… Как же больно, как больно…
София осторожно прижала маленькую подругу к ложу и протерла мокрой тряпкой ее горячий лоб. Лихорадка не отступила, она, наоборот, становилась все сильней и сильней. Клара горела, словно в печи. Отвар, которым София ее напоила, помог лишь на время.
Вот уже три ночи и четвертый день рыжая несла свое дежурство. Она лишь временами выходила, чтобы набрать ягод и трав или раздобыть на одном из ближайших подворий что-нибудь съестное. Вчера она поймала курицу, забила ее и ночью сварила суп для Клары, но испугалась, что огонь могут заметить, и вскоре забралась обратно. Предчувствие не обмануло ее. Ночью она услышала шаги; они прошумели совсем рядом с укрытием, а потом снова затихли.
Один раз София сходила на пристани и попросила мальчишку передать советнику Шреефоглю, что с его дочерью все хорошо. Сначала она сочла это хорошей идеей. Но когда в лесу объявился этот юный лекарь, прокляла себя за оплошность. Тем более когда, словно из ниоткуда, появился вдруг сам дьявол. София молниеносно бросилась в заросшую кустами канаву, и дьявол, погнавшись за лекарем, пробежал мимо нее. С тех пор она не знала, убит ли врач или ему удалось сбежать. Она лишь знала, что те люди уже наступали им на пятки.
Не в первый раз у Софии возникла мысль, не отправиться ли ей в город и все рассказать. Может быть, лекарю, если тот еще жив, или палачу. Оба, кажется, на их стороне. Она могла бы все рассказать, и Клара спаслась бы. Быть может, знахарку просто привяжут к позорному столбу или их приемные родители заплатят штраф за то, что их дети влезли в дела, которые их не касались. Скорее всего, не избежать хорошей взбучки, иначе никак. А может, все еще обойдется…
Но она стала старшей над остальными детьми благодаря своему чутью, которое уже выделяло ее среди остальных. И сейчас оно ясно давало понять, что им не поверят. Что дело это зашло слишком далеко, и назад возврата не было.