Дочь палача
Шрифт:
— Как он узнал, что я интересуюсь этим? — изумленно произнесла Лив.
Но все в ответ лишь рассмеялись.
— «Лене чудесная девочка. Она во всем напоминает меня, болтает без умолку и швыряет все, что попадает под руку. Отец журит ее за это. Он озабочен тем, что если в доме не будет больше детей, род Паладинов вымрет. Он уже наводит справки о том, чтобы ввести новое предписание, согласно которому будущие дети Лене смогут носить имя Паладин. Мне кажется это нереалистично. Единственным решением в этом случает будет то, что она не выйдет
Надо же, перо становится болтливым! Сердечный привет от человека, который не знает, как ему закончить письмо, и поэтому продолжает писать его до самой своей смерти. Или, вернее, пока не уморит своих читателей.
Твой преданный Танкред, дома, в увольнении.»
— Вот это болтун! — воскликнула Габриэлла. — Такую болтливость он унаследовал от тети Урсулы. Она могла болтать часами напролет.
— Танкред прекрасный парень, — усмехнулся Бранд. — Но то, о чем он пишет, весьма заманчиво. Мы должны немедленно начать поиски Микаела.
— Возможно, он еще в Ингерманландии, — предположил Таральд.
— Да. С ним самим мы не сможем сейчас связаться. Но мы можем узнать, где теперь муж Марки Кристины. Это будет сделать нетрудно, она ведь знатная персона, из высшего дворянства.
— А можно ли сейчас поехать в Швецию? — спросил Андреас.
— Сомневаюсь, — ответил Калеб. — Я бы этого никому не посоветовал.
— Мы будем искать его, — воодушевленно произнес Аре. — Если сразу не получится, подождем, посмотрим… Жаль, что у нас нет знакомых в Стокгольме, но мы наведем справки. Самое главное, что Микаел жив и что у него все в порядке. Я так счастлив! Нет, у меня было предчувствие все эти годы! И вот я узнал, что мальчик нашелся! Теперь моя душа спокойна, большего я и не желал.
Статный счастливый старик, принимающий гостей…
14
Год спустя на Линде-аллее женщины засели за шитье: они шили крохотные распашонки и постельное белье…
Матильда со своей невесткой Эли пришли поболтать, Лив, Ирья и Хильда принесли с собой из Гростенсхольма еду. После некоторых раздумий решили позвать и Габриэллу. Они не были уверены в том, что ей захочется слушать болтовню о маленьких детях, вполне естественную для Эли и Хильды, ждущих ребенка.
Но Габриэлла всегда относилась к Эли как к своей дочери, которая, правда, была всего на десять лет моложе ее — но все-таки как к дочери. Встреча родственников без Габриэллы была просто немыслимой, всем хотелось, чтобы она пришла. Она ведь, как-никак, должна была стать бабушкой. Двадцатисемилетней бабушкой…
И Габриэлла пришла.
После того, как Эли переселилась из Элистранда в Линде-аллее, они с Калебом остались одни. Воспитывали двух приемных детей, троих же им удалось определить
И Хильды. Она прожила у них всего несколько недель, но у нее установился такой хороший контакт с детьми.
Сердце Лив всегда сжималось при мысли о Габриэлле. В ее памяти все еще свежа была сцена с ее мертвым ребенком…
Габриэлла была очень чувствительной, несмотря на свой неизменно радостный и счастливый вид. Для нее, так же как и для Калеба, Эли значила очень много. И вот теперь они лишились даже приемной дочери.
Все сидели, болтали и шили. Это было в субботу после обеда.
Лучи сентябрьского солнца лились через широкие окна в комнате Матильды. В каждом окне было по шесть застекленных квадратов в полфута высотой. Всем в деревне такие окна казались роскошью, и по этому поводу многие кривили рот.
— Да, Эли, времени осталось не так уж много, — сказала Ирья.
Та смущенно улыбнулась. Ей было всего семнадцать лет, она была тонкой и изящной, словно лилия, но все знали, что у нее будет ребенок. Это казалось просто невероятным.
— У тебя будет мальчик, можешь мне поверить, — убежденно сказала Лив. — У Аре было трое сыновей, у Тарье и Бранда — по одному сыну. Теперь дело за тобой.
— Я не против, — улыбнулась Эли. — Андреас тоже. Но иметь дочку тоже неплохо.
— Нужно принимать все как есть, — сказала Габриэлла. — Люди Льда с благодарностью принимают все, что им перепадает. Они не избалованы изобилием детей.
Хильда сидела молча, всем своим видом излучая тихую радость. Она подарит Маттиасу ребенка — этого было достаточно, и она не задавалась вопросом, девочка это будет или мальчик. Ее не беспокоило то, что род Мейденов перестанет существовать, если у них не будет сыновей. Это не имело для нее значения.
До родов оставалось около двух месяцев. Она знала, что Ирья и Лив шьют одежду для ребенка: маленькие вещицы, красиво отделанные кружевом, которые приятно было взять в руки.
Эли наклонилась к Габриэлле:
— Поскорее дошивай эту распашонку, мама, а то малыш вырастет из нее!
— Ты говоришь в точности, как моя мать, Эли, — улыбнулась Габриэлла. — Точно такие же слова она сказала мне, когда я шила себе приданое. Я никогда не умела шить. Но, кстати, эту распашонку ты не получишь, я хочу оставить ее себе.
— Вот как? — усмехнулась Лив, критически взглянув на вещь. — Вряд ли это произведение искусства!
— Вы ничего не поняли, — беспечно произнесла Габриэлла, осматривая со всех сторон неровно выкроенную распашонку. — Мне самой она понадобится!
Все замолкли в недоумении.
— Я испытываю обычные радости материнства. И я прошу принять меня в ваш союз матерей, ведь мы с Калебом ждем в апреле пополнения!
Ее слова подействовали на всех так, словно в комнату залетела комета. Поднялся ужасающий галдеж, голоса сливались в настоящую какофонию, на шум сбежались мужчины.