Дочь последнего дуэлянта
Шрифт:
На следующий день после дуэли принцесса Конде, взяв с собой Изабель, отправилась в Сен-Мор, чтобы узнать, как себя чувствует ее незваный гость. Она удостоверилась, что раненый удобно устроен в уютной спальне и у него в достатке есть все необходимое. Но состояние раненого было печально.
Об этом свидетельствовало не только изможденное лицо больного, но и нахмуренные брови врача и обеспокоенные лица всех, кто окружал его ложе. У изголовья постели госпожа де Лонгвиль, с трудом сдерживая слезы, держала его левую руку, а правую, с другой
Как только обе дамы появились на пороге, молодые дворяне подошли, чтобы их встретить.
– Неужели ему так плохо? – обеспокоенно осведомилась принцесса, не ожидавшая, что обстоятельства примут такой дурной оборот.
– Не думаю, что мне удастся его спасти, – мрачно сообщил доктор. – Рука продолжает пухнуть, и я опасаюсь гангрены.
– Господи, Боже мой! – прошептала принцесса и перекрестилась. Глядя на нее, перекрестилась и Изабель. – Умереть из-за ранения в руку! Но это же полная бессмыслица!
– Господин де Колиньи уже был серьезно болен, когда приехал на поединок. Прибавьте сильный холод. Думаю, что и клинок герцога де Гиза мог быть нечист.
– Нечист? Клинок шпаги?
Предположение доктора для принцессы и для Изабель было неожиданным, оно потрясло их до глубины души. Шпага, символ чести, она может пронзить тело противника, но отравить его?! О таком и подумать было невозможно! Но принцесса доверяла своему врачу и не отозвалась возражением на его слова. Она подошла к креслу, которое подвинул ей сын, и опустилась в него. Изабель встала рядом.
Ответив на приветствие Гаспара де Колиньи, который едва мог скрыть свою радость, увидев ее, Изабель сосредоточила все свое внимание на госпоже де Лонгвиль, которая не тронулась с места и не подошла к матери. Теперь по ее лицу текли слезы, однако взгляд был устремлен не на раненого, а на мужчину, который сидел напротив нее, держа другую руку Мориса Колиньи и не сводя с нее глаз. Изабель не знала, кто он такой, и, наклонившись, тихонько спросила принцессу:
– Кто этот человек с мрачным лицом, который сидит напротив кузины?
– Привидение! Принц де Марсияк, Франсуа де Ларошфуко, старший сын герцога. Я не знала, что он вернулся.
– Он путешественник?
– Нет. Он один из тех, кто в свой час разделил участь Высокомерных и был изгнан. Местом изгнания для него стал семейный замок Вертей. Он ненавидел и покойного Ришелье, и покойного короля по одной существенной причине: он был влюблен в королеву и не давал труда скрывать свои чувства. Он был слишком горд для этого. Зато он придумал замечательный план: решил похитить Ее Величество и увезти в Брюссель.
– Боже! Да как могло прийти
– Удивительно, не так ли? Он был любовником и госпожи де Шеврез. Я расскажу вам о нем подробнее, когда мы вернемся домой.
– Он очень красив, но… Похож на падшего ангела.
– Гордыня, всему виной гордыня. И мне кажется, что сейчас моя дочь и он испытывают друг к другу взаимную симпатию. Впрочем, пора возвращаться. Мы и так задержались здесь слишком надолго.
Шарлотта де Конде встала, и к ней сразу же подошел сын, намереваясь проводить дам и довести их до кареты. Гаспар тоже подошел к ним и с присущей ему любезностью попросил герцога:
– Удостойте меня этой чести, монсеньор. Мы под вашей крышей, но госпожа принцесса и мадемуазель де Бутвиль оказали любезность и приехали сюда ради моего брата.
Они вышли на крыльцо как раз в ту минуту, когда перед ними только что остановилась карета, забрызганная грязью. Из кареты показалась дама, закутанная чуть ли не до бровей, так что лица ее было не разглядеть. Два лакея помогали ей выйти, а она отчитывала их и грозила палкой. Из груди Гаспара вырвался жалобный стон.
– О боже! Моя матушка!
– Пойдите и встретьте ее, – приказала принцесса. – Она в ужасе от случившегося и нуждается в вашей нежности и внимании.
– Я совсем в этом не уверен. В ужасе – вряд ли, в гневе – да. Но гнев – ее привычное состояние. Прошу меня извинить за эти мои слова.
Забрызганная грязью карета отъехала, освободив место другой карете, с гербами де Бурбон-Конде. Ее хозяйка и Изабель спускались по лестнице, в то время как гостья с трудом поднималась наверх, продолжая брюзжать. Встреча была неминуема. Принцесса уже вооружилась маской сдержанного сочувствия, как и Изабель, как вдруг они услышали скрипучий голос:
– Это де Конде, что ли? Дурные люди!
– Матушка! – воскликнул Гаспар в ужасе. – Вы, наверное, забыли, с кем говорите?
– А тебе что, по вкусу отступники? Отец у них отрекся от истинной веры ради богатства и удовольствия старого развратника Генриха Наваррского! И я говорю…
– Ни слова больше! А вы поторапливайтесь! – обратился Гаспар к лакеям. – Госпожа принцесса, я приеду к вам, чтобы принести свои извинения…
Шарлотта успокоила его улыбкой и поспешила сесть в карету, сразу же скользнув под меховое одеяло, которое еще хранило остатки тепла от грелок, теперь уже почти остывших.
– Несносный характер, – воскликнула она. – Старший сын в агонии, а она продолжает религиозные войны!
– Неужели она его не любит? – в недоумении спросила Изабель.
– Думаю, все-таки любит, хотя, честно говоря, сейчас и сама задумалась. Я очень давно ее не видела. Она не выезжает из своего замка Шатильон-сюр-Луэн, и сама там никого не принимает, не желая обременять себя расходами. Она и ее супруг стоят друг друга по части скупости.
– Она была так закутана, что я не рассмотрела ее лица. Она красивая?