Дочь Пожирательницы грехов
Шрифт:
Как только она ушла, я бросилась к кровати и поправила все, убирая ее следы. Когда в дверь постучали, я запаниковала и в спешке отпрянула, чтобы она не сказала, что я что-то трогала.
– Войдите.
Я выдохнула с облегчением, когда это оказался Лиф, хотя его лицо отражало мои эмоции: страх и тревога искажали его красивые черты.
– Королева сказала, что Дорина не будет какое-то время, и теперь вся работа на мне.
– Да.
Он посмотрел на меня и медленно кивнул. Его рот открывался и закрывался, он подавливал то, что хотел сказать. Наконец, он заговорил:
– Очень хорошо, миледи. Мне зажечь свечи?
– Нет, одна из служанок принесет его к двери башни. Для тебя и меня. Ты услышишь стук. А свечи можешь зажечь.
Он кивнул и поклонился, а я отпрянула, когда он пошел мимо меня, не ожидая, когда я отодвинусь.
– Миледи?
– Ты… ты не должен подходить ко мне близко.
Он улыбнулся.
– Я не так близко, миледи.
– Близко, - с дрожью сказала я. – Ты должен держаться на расстоянии руки от меня. Всегда.
Я отпрянула еще на шаг, и он кивнул.
– Конечно, простите.
Он отвернулся, а я уловила его запах: чуть резкий и цитрусовый, а еще кожа и дым. Это успокоило, и я вдохнула глубоко, удерживая его в легких, пока я смотрела, как он двигается по комнате. Он взял тонкую свечку с камина, зажег ее, а потом осторожно коснулся всех свечей, пока комнату не озарил свет, что был намного ярче, чем я привыкла. Тонкая свечка быстро горела, и он тряхнул рукой, чтобы огонь не добрался до его кожи. Он пошел к двери и замер передо мной, сделал два шага назад, вытянув руку между нами. Когда я вздрогнула, он нахмурился и опустил ее.
– Я принесу ужин, когда его пришлют, на этом все?
Я кивнула, и он улыбнулся мне, показывая зубы и язык, и поклонился. Как только он закрыл дверь, я повернулась к зеркалу и взглянула на себя. Я выглядела глупо.
* * *
Ужин остался нетронутым, и даже жир, проступивший на мясе, не заставил меня поесть. Моя прежняя жизнь с матерью была полна еды со значением, и хотя я знала разницу между едой и Пожиранием, я не могла не оценивать блюда, что помнила оттуда. Здесь подавали особую еду, ведь королева не стала бы есть пищу обычных жителей, но порой попадалось что-то знакомое. Корочка хлеба с отрубями – ложь, твердый сыр – неоплаченный долг. Мясо – упрямство, и королева могла дать его намеренно.
Лиф отметил, когда пришел за тарелкой:
– Вы не поели, миледи.
– Нет.
– Принести что-то еще?
– Я не голодна.
– Но… такая трата.
Я удивленно посмотрела на него.
– Они отдадут это свиньям. Никакой траты.
Он застыл, взгляд стал каменным, он скованно поклонился и забрал поднос. Больше он ничего не сказал и покинул комнату с презрением, что впечатлило бы королеву. Его нога зацепила дверь и закрыла за ним, ветер от движения задул несколько свечей. Я с открытым ртом смотрела на дверь, хотя думала, что уже не буду реагировать на такое отношение.
Кожа натянулась, я вспоминала маму. Тени под ее глазами делали ее похожей на трупы, которых она направляла. Голос, призывавший меня в комнату, всегда был мрачным. Окна закрывали плотные шторы, и воздух всегда был тяжелым, полным ее вони. Она часами мыла себя, для очищения и в ритуальных целях, наносила на подмышки жасминовое масло, как и на шею и пах. Но в ее комнате днем и ночью горел огонь, независимо от времени года, и я сидела и парилась там, пока она, лежа на кровати, рассказывала мне о словах и ритуалах. Запах жасмина душил меня, она потела в личном
Я подошла к окну и вдыхала чистый воздух, пальцы впивались в холодный камень. Теперь я Донен. Донен Воплощенная.
Я оставила окно открытым на ночь.
* * *
Спала я вспышками. Мне снились залпы огня, пока тело отдыхало, и я просыпалась, задыхаясь, запутавшись в простынях. Рассвет долго не наступал, а я хотела уже преодолеть ночь. Я умылась, оделась и ждала завтрак. Я подумывала отказаться от завтрака, показать ему, что он меня не запугает, когда он постучал в дверь.
Все мысли об отказе от него и еды исчезли, когда он вошел с подносом в одной руке. Вместо каши, хлеба и сыра там была слоеная выпечка с красным джемом, мармеладом и мисочкой золотого меда, а еще мягкий белый хлеб, что отличался от того, что я ела дома. Моя любимая еда. Он бесцеремонно поставил поднос на рисунки Мерека и повернулся ко мне со скромной улыбкой, вытащил из туники чуть смятый букет цветов и протянул мне.
– Простите, миледи, что так повел себя прошлой ночью, - он поклонился, взмахнув цветами. На миг я могла лишь удивленно моргать. А я потом взяла себя в руки.
– Это извинение?
Он кивнул и показал на поднос. Я заметила кусочек бумаги у ножа.
– Мама всегда говорила, что джентльмен извиняется письменно, - сказал он. – Тогда леди понимает, что он не заберет слова обратно.
Я взяла записку и рассмотрела, стыдясь того, что не умею читать, но не собираясь показывать ему этого. Я притворялась, что разглядываю знаки, длинные строки и завитки расплывались перед глазами, я ничего не понимала. Я могла лишь догадываться по его тени улыбки и выжидающему взгляду, что держала в руках выразительную записку, где недовольство о трате было скрыто за извинением. Это ничего не значило. Когда мое лицо начало пылать, я опустила записку на поднос, даже не дрогнув, когда она опустилась на мармелад.
– Красивые слова. Уверена, твоя мама гордилась бы, - я дала раздражению проникнуть в голос, чтобы он это заметил. – Но мне не нужны твои извинения. Ты проявил свое мнение. Но мне не нужно уточнять их ни вслух, ни письменно. Я отвечаю богам, не тебе.
Он открыл рот, собираясь возразить, а потом что-то вспыхнуло в его глазах. Он посмотрел на записку, потом на меня, и тихо сказал:
– Может, позволите прочесть вам? Порой на бумаге сложно передать намерения, тон… миледи, - сказал он.
Я со стыдом поняла, что неправильно истолковала записку, и он понял, что я не прочитала ее, что я не могла прочитать. Я замешкалась, он протянул руку к записке, и я вжалась в стену. Он замер, руки перед ним. Он медленно двигался ко мне, я не шевелилась, глядя на него. Когда он оказался на расстоянии шага от меня, он потянулся за запиской, и мое сердце за ребрами замерло. Мгновение растянулось, а потом он сделал шаг назад и, глядя на меня, развернул записку.
– Леди Твайле. Прошу прошения. Мои действия прошлой ночью были неуместными, вы такого отношения не заслужили. Я знаю, что не имею права спрашивать с нас, и я приношу извинения от чистого сердца за оскорбление. Знаю, только это не исправит моего поступка, но эта записка станет одним из проявлений моей верности к вам. Я лишь ваш скромный слуга, Лиф.