Дочь реки
Шрифт:
— Ты как будто даже серчаешь на меня за то, что я правды дознаться хочу, — заговорил вновь князь. — Домаслав ведь не простой парень был. И отец у него — старейшина сильный. Древней крови. И люд в Ждимириче его любил. Как можно его убийство вот так оставить? А Рарог на многое способен…
— Не способен! — оборвала его Гроза.
— А то как, думаешь, он во главе ватаги встал? — холодно возразил князь. — Так, что порешил того, кто предводителем ее до него был. Очистил место себе. Так и тут…
Гроза тихо сглотнула прогорклость, что качнулась в горле от его слов. А она
— Все равно. Одно дело — татя убить. Неведомо, что там было. А другое — честного и достойного мужа, — наконец ответила она. — Если кмети все же найдут его, я хочу с ним поговорить.
Гроза медленно повернула голову к князю — и отчего-то вздрогнула от того, каким взором он объял. Казалось, Владивой ненавидел ее в этот миг. Всего миг — и острый прищур расслабился, разошлись в стороны его изогнутые густые брови.
— О чем тебе с ним говорить?
— Тебе не обязательно об этом знать, князь, — не стала она ничего объяснять.
За такой тон можно было бы хорошо схлопотать, будь она дочерью Владивоя. Но она не дочь ему — она ему никто. Но отчего-то судьбы их так тесно переплелись, что, если рвать, то только с мясом.
— А что дальше, Гроза? — после недолгого молчания все же спросил Владивой.
— Я уеду в Белый Дол. Сколько ни возвращаюсь сюда, а понимаю, что там мне лучше. Да и всем, наверное, тоже.
Князь усмехнулся снисходительно, поднял руку и мягко коснулся щеки Грозы. Она отстранилась так резко, будто его ладонь обожгла кожу.
— Думаешь, отец не найдет тебе другого жениха? Что ты будешь ветром в поле сама себе предоставлена?
А Гроза вдруг рассмеялась, словно вороной закаркала: до того неприятным был этот смех, почти безумным. От того, что в голове у нее теперь творилось, иные и впрямь могли бы рехнуться. Только она не могла — пусть и хотела, наверное. А Владивой смотрел на нее спокойно, словно ничего особенного не сказал и не услышал.
— Да кому я нужна теперь в невестах, князь? — запальчиво и громко проговорила Гроза. — С такой славой, которая вокруг меня расплылась? В каждой веси скоро знать будут. В самых дальних краях. Я чужого жениха погубила. И своего, получается, тоже, — наклонилась к Владивою ближе, почти шепнула: — Мне в воду с камнем на шее теперь вернее будет. Чем для себя спасение в чьей-то жизни искать.
Он молчал, не пытался перебить и не шевелился даже. И тут вдруг разомкнул чуть слипшиеся губы:
— Я ведь могу жениться на тебе Гроза, — проговорил спокойно. — Теперь могу.
Послышалось как будто? Кажется, и были его слова ожидаемыми, а пока не произнес — все не верилось. Гроза покачала головой, невольно отклоняясь от него. Да встать бы и бежать, но она словно к лавке приросла. И сковал тело легкий страх и вновь — невольное нарастающее притяжение, что упрямо поднималось из самых темных глубин души при взгляде на Владивоя, при мысли о том, что его ничто не останавливает. Его лицо с едва заметными
— Постыдись, — Гроза вздохнула, еще храня спокойствие. — У тебя еще Сения в тереме не совсем поправилась. А ты уж снова жениться собрался. А у меня жених…
— Я не стану оправдываться перед тобой, — оборвал ее князь, не дослушав. — Ты сама все знаешь. Домаслав женихом тебе только по уговору был. Ничто вас не связывало. Даже пира обручального не было. А Сения… Она поймет.
— Никто не поймет.
— Даже отец твой рад будет. Потому что только я тебя от ярла Ярдара уберегу. Только я, понимаешь, Гроза? Не он, не Рарог, который Домаслава убил. А я.
— Что же, прикажешь тебе в ноги упасть? — невольно огрызнулась Гроза. — Я помощи не прошу. И у меня всегда есть другой путь.
Владивой протянул руку и схватил ее за шею под затылком. Потянул ощутимо, запрокидывая голову.
— Отпусти! — Гроза вцепилась в его запястье, пытаясь освободиться.
Но он наклонился вперед и провел губами от подбородка к уголку рта. Коснулся его кончиком языка, выдыхая прерывисто. И после только отпустил.
— Жить всегда лучше, Гроза, — князь поднялся на ноги, одергивая рубаху. — Ты мало прожила. Не понимаешь. А я знаю лучше тебя. Ты гордая такая: кинусь в реку
— и все, уйду за матерью. И всем хорошо станет… Не станет! И мир не изменится. Добра в нем не прибавится, если ты сгинешь. Потому что ты не зло. Просто — так сложилось. И я не хочу тебя терять.
— Не выйдет из того ничего хорошего, князь, — Гроза взглянула на него, задрав голову.
— Я отправляю сватов к твоему отцу. И пока они обернутся, все успокоится.
Владивой повернулся уходить, не считая нужным продолжать разговор. Он все решил.
— Я не пойду за тебя, — Гроза встала тоже, стремясь остановить его, переубедить, хоть, верно, и знала, что не сумеет. — Это блажь твоя. И я не хочу связывать жизнь с тобой только потому, что ты не желаешь останавливаться. А после быть виновной в твоей тоске.
Владивой остановился и шагнул к ней — неведомо, что собрался сделать. Гроза выхватила нож для трав из чехла. Выставила перед собой — и князь придержал шаг на миг — но в другой снова двинулся на нее. Рванул пальцами ворот своей рубахи — и серебряная сустуга отлетела в сторону с тихим звоном — сломанная.
— Я говорил уже тебе. Что ты моя. И от того не отступлюсь!
Гроза не стала ничего отвечать. Схватила себя за косу и махнула по ней лезвием выше плеча — смелости, признаться, не хватило, чтобы у самого основания взяться. Не получилось отсечь с первого раза — она рванула волосы вниз и провела ножом снова. И еще. Голове стало легко — так странно и страшно легко. Коса опала в кулаке, словно веревка какая — чужая, мертвая, как отсохшая в хвори часть тела. Владивой схватил руку Грозы с ножом — да поздно, не успел остановить. Она вырвалась и швырнула косу ему.