Дочь реки

Счастная Елена

стоят.

— Тогда я тоже дам тебе добрый совет, князь. Коли позволишь. Как будешь забирать у княжича Грозу, забери и Беляну, — в чуть прищуренных глазах Рарога мелькнула тень злорадства. — Потому что с таким змеем подлым ей не будет хорошей жизни. Она, может, уже поняла это. Или нет — и надо бы ей объяснить. А золото… Себе оставь. За будущие хлопоты.

Только сказал — и больше ничего в ответ слушать не стал — развернулся и твердо из хоромины вышел. Владивой сдавил пальцами колено, пытаясь унять дыхание, которое от последних слов находника так и закружилось в груди змеем, стискивая что-то внутри. И не отпускало чувство, будто большой милостью для него было то, что Рарог приплыл

в Белый Дол и рассказал все, что знает. А мог бы другим путем пойти и оставить его не у дел. Да только все так непросто повернулось, что безопаснее, видно, было к нему обратиться.

Басовитые голоса донеслись со двора. Владивой отодвинул волок и выглянул немного, опустил взгляд: Рарог о чем-то говорил с Ратшей, который, видно, повстречался ему случайно. Вид у воеводы был озадаченный и встревоженный. Все последние дни, что прошли после того, как донеслась до Белого Дола весть о том, что девицы учинили, он словно горел изнутри и все места себе найти не мог еще пуще, чем Владивой. А сейчас кивал, слушая Рарога — и на лице его виделось облегчение, хоть Гроза еще вовсе не была в безопасности. Воевода вдруг поднял руку и благожелательно хлопнул Рарога ею по плечу. Пожали они друг другу запястья, и Ратша тихо добавил что-то, понизив голос — но находник так и расплылся в улыбке, пусть и сдержанной, но открытой. Он в ответ махнул рукой в сторону реки, где стояла сейчас его лодья, и вдруг поднял взгляд на Владивоя.

— Готовь лодью, Ратша, — нарочито громко окликнул тот воеводу. — Завтра с утра отбываю в Долесск.

Ратибор тоже повернулся к нему и кивнул молча, будто все это было для него понятным и без лишнего приказа. Рарог тем временем направился прочь со двора, и можно было быть уверенным, что к вечеру его в Белом Доле не будет. Он сам пошел на этот шаг. Ради того, что было для него важнее всего — и голова раскалялась от понимания, что тем он только ближе Грозе станет. Хоть и не увидит она его в тот миг, как Владивой заберет ее у Любора — а он заберет. Если даже ему придется рать на Долесск пустить. Но все ж надеялся он, что до такого не дойдет. Лишнюю кровь проливать никто не хочет.

Владивой, проводив Рарога взглядом, пока тот не пропал за воротами острога, вдохнул глубоко воздух, наполненный сырым древесным духом. словно мелкий туман окутывал все вокруг, висел полупрозрачной куделью над рекой и качался пылью над верхушками елей, к сумрачному виду которых глаз уж привык. Слегка уложив в голове мысли, что никак не желали приходить в порядок и успокаиваться, Владивой вернулся к столу, на котором так и стоял тот ларь. Он открыл его, провел ладонью по прохладным твердым слиткам — и вдруг, схватив за край, опрокинул на бок. Гладкие куски золота с грохотом будто бы расплескались у ног крупными брызгами. А после миг оглушительного волшебства прошел — и это оказались просто блестящие камни, ни за один из которых не стоит покупать ничью жизнь. Просто камни — поддать сапогом и забыть. Но отчего же многие сходят с ума, только едва взглянув на него? Наверное, у них еще не случалось в судьбе таких мгновений, когда что-то становится гораздо более важным. Что заполняет всю душу, и в ней не остается места иному.

Сейчас у Владивоя был именно такой миг. И отчего-то его хотелось запомнить.

И показалась дорога до Долесского княжества слишком длинной, хоть было ее всего пятерица. Да каждый день, что Владивой в лодье проводил, Гроза оставалась в полоне Любора. Вряд ли тот обращался с ней худо, но раз он задумал много подлостей, то, может, и на такое способен — кто его теперь знает.

И, казалось бы, плывет Владивой зря: дочери обратно в Волоцк ему не вернуть — а другое занимало теперь в его мыслях важное место. Пусть Беляна и воспротивится, коль скоро добралась до возлюбленного, и клещами ее теперь из Долесска

не выдернешь, а хотя бы водеводову дочь он освободит. И тревожным для самого себя казалось осознание, что сделать для того он может теперь все что угодно.

И сколько верст водного пути прошли за эти дни, Владивой постоянно чувствовал наблюдение. И знал даже, кто идет за ним по пятам, на глаза не показываясь будто бы, да и не слишком скрываясь. Почудилось даже однажды на ночевке между весями, что проскользнули в прохладной темноте очертания знакомого струга. Рарог следовал за княжеской лодьей почти в открытую, и вряд ли он беспокоился о том, сможет ли Владивой выцарапать из рук Долесского княжича дочь. Другая девица ему покоя не давала — и оттого на душе все паршивее становилось. Неспроста такая забота — как бы не дала Гроза находнику каких надежд в то время, как Владивой ее не видел.

Но вот добрались до Долесска — и стало не до того. Благо, оказалось, что Любор никуда из города не уехал, а стало быть, встреча будет скорой.

Князь Долесский оказался дюже болен. Поговаривали, что с постели он почти не встает и даже важных, знатных гостей не принимает, переложив все о том обязанности на старшего сына. А тот творил, что хотел: похищал невест и палки в колеса вставлял Владивою — втихомолку, как только тати и делают, что поджидают удобного мига, чтобы ударить. И погано на душе было от того, что придется вежливым с ним быть, и не рубить сгоряча, ведь сейчас — да и в любое время — война никому не нужна. И коли хотел бы княжич ее, то пошел бы в открытую: он, похоже, не робкого десятка молодчик. А то, что это и правда так, только подтвердилось, как вышел он сам Владивоя встречать. Как будто ждал давно, будто было он для него самым дорогим гостем и не водится за княжичем ни одного поступка, за который стоило бы его осудить. Любор даже протянул Владивою руку для пожатия, но тот лишь взгляд на нее опустил.

— Ты уж не серчай, княжич, а жать руку я тебе не стану покамест. И челядинок можешь не гонять: угощений никаких не приму, хлеба ломать с тобой не буду, пока мы обо всем, что накипело, не поговорим.

— Я догадываюсь, что накипело у тебя, Владивой Гневанович, — миролюбиво улыбнулся княжич.

— Верно, и не догадываешься, — покачал тот головой.

Любор только на миг нахмурился, но в другой его лицо снова разгладилось.

— О том нам давно надо было поговорить, да ты и слушать меня не захотел. Сватовство принимать не пожелал, хоть я в женихи твоей дочери гожусь не хуже Уннара.

— Ты не пытайся меня во всем винить. А то, вишь, хитрый ты больно, — оборвал его Владивой. — Веди туда, где присесть можем. И с глазу на глаз потолковать.

Любор развел руками: мол, как хочешь, так и будет. Повернулся идти и взглядом обменялся, весьма красноречивым, с одним из кметей, что стояли чуть поодаль, кругом и с понятной подозрительностью поглядывали на княжеских гридей. И те, и другие пошли следом, но остановились у дверей общины, не проходя внутрь, повинуясь безмолвному приказу. Только отрок один забежал следом, чтобы лучины разжечь — и тогда в большой хоромине стало гораздо светлее, хоть в открытые окна и падал щедрый свет Ока, что стояло на самом пике дня.

— Что ж ты, Любор, — заговорил Владивой, как только сели они за пустой стол, — Беляну охмурил, сбежать науськал, а мне о том рассказать не поторопился, что у тебя она уже давно. А ведь после того, что случилось с Уннаром Ярдарсоном, я места себе не находил.

— Ведь ты забрать ее у меня хочешь, — усмехнулся княжич. — А я отдать ее уже никак не могу. Нехорошо вышло, что без родительского согласия она моей женой станет. А уж больше ты ничего с тем не поделаешь.

Владивой прищурился, чуть наклонившись к Любору — и тем заставил его слегка озадаченно замолчать. Хотелось разглядеть то, что скрывалось за стеной натужной приветливости. To, о чем предупредил Рарог.