Дочь солдата
Шрифт:
— Пропадай тут! — всхлипнула Верка и язык дурной телушке показала. — Бя-я!
Капли дождя полоснули по луже картечью, хлестнули, прибивая траву к земле.
Телята со всех ног — под защиту закутка.
— И еще резвее их Верка — в деревню.
Молнии превращали тугие струи дождя в потоки расплавленного слепящего огня. Не утихая, гремел гром. Сыпался град. Он отскакивал от земли, гулко бил по воде Талицы.
— А Снежинка?
Захлебнется дикарка. Вода в ливень прибудет. Уже прибыла в луже-курпаге.
Верка повернула
Верка бежала, прикрываясь локотком. Ноги скользили, заплетались в густой траве.
И сек дождь-проливень, барабанил крупный град.
— Не боюсь! Ни столечко… — шептала Верка, подбадривая себя, и кривила губы. У ней зуб на зуб не попадал, так донял страх. И она хмурилась и вздрагивала при раскатах грома, втягивала голову в плечи.
Вода в луже-курпаге показалась неожиданно теплой. Снежинка стояла смирнехонько. У-у, вредная… Паинькой прикинулась. Ну, не глупая ли — от дождя в воду полезла!
Кофточка зацепилась за кривой рог коряги. Некогда отцеплять… Кофточку почти сдернуло с Верки, но она уже дотянулась до Снежинки. Толкала глупую телушку, стукала ее по боку.
Ноги увязали в податливом иле. Переступила Верка — нога попала между корягами.
— Да ну… ну же! — торопливо понукала Верка. — Ах, какая ты…
Молния прорезала белую стену дождя. По небу будто ударило хвостатой плетью: грянул гром, сухо, раздирающе. Молния показалась черной, настолько была ослепительна, а уши плотно заложило горячей ватой.
Снежинка отпрянула, ударила Верку грудью. Верка пошатнулась, и острая боль пронзила ее всю…
— А-а! — дернулась Верка, слабо вскрикнув. — А-а…
Из забытья вывела боль. И сразу прорвалась тонкая, как бы водяная пленка, отделявшая ее от мира.
— Пи-ить…
Спекшиеся губы онемели, будто на морозе.
— Копытце вашей козочки в полном порядке, — прозвучал откуда-то издалека странно знакомый голос. — Был вывих, ничего страшного.
Голоса удалились, потухли. Лежать было покойно. Снился проселок сквозь зеленеющие поля…
Откуда-то взялся яркий свет. От него нельзя было спрятаться на самом дне подушки.
Верка заворочалась, жмурясь, приоткрыла веки. Вчерашнее припоминалось ей смутно: так видишь улицу из окна, когда по стеклам стекают ручейки дождя, оставляя извилистые следы и до неузнаваемости изменяя перспективу знакомой улицы…
Между занавесок било солнце. Прищуришься — от него запрыгают к ресницам золоченые, тоньше паутины бегучие стрелки. Волнами наплывала свежесть. Веяло запахами крапивы, мокрой березовой коры, земли, исходящей после дождя паром.
А где же ива у окна?
«Ах, вот оно что… Горенка-то в избе дяди Паши! Как я сюда попала, не помню. Вообще ничего не помню»… — Верка разглядывала подпечек, выкрашенный масляной краской. Он расписан алыми
У порога шушукаются — голова к голове— Маня с Веней. Леня стоит спиной к кровати.
— Вы о чем это? — приподнялась Верка с подушек.
Ребята дружно к ней повернули головы. Похоже, говорили о ней.
— Доброе утро! — пропела Маня тоненько, смущаясь. Теребила передник, не сводила с Верки расширившихся черных зрачков.
Чудно как! Верка усмехнулась.
Леня почему-то переминается с ноги на ногу. Не решается подойти.
А Веня сказал:
— Снежинку я налупил, не имей заботы. Взяла моду по лужам лазить. Что свинья!
— Сам ты поросенок! — быстрым шепотом перебила его Маня. — Уговор забыл, да? Вере нельзя волноваться. Что доктор-то говорил?
— Леня, как я сюда попала? — спросила Верка. — Хватит вам, ребята, шушукаться. Заговорщики какие-то!
Маня не дала Лене ответить.
— Тебя, Вера, Наташа нашла. В самом что ни есть героическом виде! — Маня для убедительности зажмурилась и, вздохнув, затрясла косичками.
— Чепуха! — Верка покраснела от удовольствия.
— В самом-самом! Ты висела кофточкой на коряге. Еще немного — и захлебнулась бы… А буря, буря-то была! Настоящий ураган. Ты, Вера, бесстрашная, честное пионерское.
— Один раз так треснуло — молния в столб попала! И по всей деревне лампочки электрические вспыхнули, — проговорил Леня.
— Ты не мешай, дай досказать, — одернула его Маня и продолжала, любовно глядя на Верку. — Увидела тебя Наташа. Без сознания. Перепугалась она… страсть! Подхватила скоренько тебя на руки да скоренько в деревню. А буря-то лютует, ветер с ног валит… Ой! Прибежала Наташа, а Домна ее в избу не пускает. У-у, старбень вредная! Кричит: «Не хочу в свидетели. Картошка не окучена, чтобы мне по судам таскаться». Она думала, тебя громом… ну, молнией поразило. Крестится, молится и не пускает Наташу. А ты, Вера, стонешь. Ногу, вишь, повредила. Тут дядя Паша подошел, тоже хотел к тебе на выгон бежать. Как сердце ему подсказало, что с тобой неладно…
— По-родственному! — Леня простодушно помаргивал. Широко улыбался большим, с толстыми добродушными губами ртом. — Мы ведь родня.
— Тетя… Тетя не приехала? — спохватилась Верка.
— Нет еще, — ответил Веня. — Батя ее встречать подводу нарядил, не имей заботы.
— Вера, ты, может быть, чего хочешь? Может, молока? С погреба, ладно? Я на одной ноге!
Маня убежала.
— Будто у нас молока не хватает, — помаргивал Леня.
— Хорошо, что тетя не приехала вчера… — сказала Верка и улыбнулась. — Это мне подвезло! Ой, Леня, а щука… — вскрикнула она. — Щука попалась! Во… — Вера размахнула руками. — Чистый крокодил! Зубы, пасть — все, как надо. Сама в желтых крапинах. Едва жерлицу не откусила.