Дочь солнца. Хатшепсут
Шрифт:
— Ты ранен? — резко спросила она, заметив, что колесничий осторожно сгибает и разгибает колено.
— Кажется, нет, Высочайшая. Я вроде подвернул ногу, но умоляю вас не беспокоиться.
— А что с лошадьми?
Оба посмотрели на север, где в клубящемся облачке пыли можно было с трудом разглядеть лошадей. Возница снова вздохнул.
— От колесницы осталось совсем немного, царственная госпожа. Когда они доломают всё, им станет нечего бояться и они остановятся пастись. Я пойду за ними.
— А ты можешь идти?
Он шагнул и осмелился улыбнуться:
— Да, всё в порядке.
Хатшепсут посмотрела на него и с трудом сдержала улыбку — он был грязный и ободранный, его шенти [36] сбилась, а глаза смотрели в сторону.
— Наверно, мне стоит больше прислушиваться к твоим предупреждениям, Неб-ири.
— Если Ваше Высочество сочтёт нужным, — осторожно ответил тот. —
— Да, и вот до чего довела нас моя храбрость. Иди поймай этих красивых скотов, поезжай во дворец и привези мне другую колесницу. Я пойду вон к тому святилищу и буду ждать тебя.
36
Шенти — набедренная повязка.
— Хорошо, моя госпожа, я управлюсь быстро.
Он захромал на север, а Хатшепсут, перекинув через руку порванный и грязный плащ, направилась через раскалённые пески к сложенному из земляных кирпичей небольшому святилищу Аменхотепа I [37] , которое стояло у подножия скал близ обрушившихся колонн храма Неб-Хепет-Ра. Теперь она могла смеяться вслух.
ГЛАВА 5
В маленькой, прокопчённой дымом вечно горящего очага винной лавке, затерявшейся в Городе Мёртвых, над остатками полуденной трапезы сидел молодой человек. Перед ним стоял почти пустой кувшин — судя по остаткам пищи на блюде, он предпочёл вино еде. Это был высокий мужчина лет тридцати. Он не отличался красотой, но его внешность обращала на себя внимание — у незнакомца были широкие кустистые брови и резкие морщины, подобно шрамам сбегавшие от носа к уголкам рта. Его квадратные плечи и жилистые руки, обхватившие чашу, производили впечатление грубой силы; чёрные глаза блестели, словно он радовался какой-то шутке. На нём был серебряный головной убор, сверкавший даже в тусклом полумраке так, что глазам было больно, поэтому не было заметно, что шенти на нём из обыкновеннейшего полотна, а нагрудное ожерелье и браслеты не золотые, а позолоченные. Кроме него, в лавке никого не было, если не считать толстого хозяина, который мыл посуду в углу и внимательно рассматривал своего посетителя.
37
Аменхотеп I— фараон, правивший в 1555—1545 гг. до н.э., преемник Яхмоса I и предшественник Тутмоса I.
Дверь лавки отворилась, звякнул колокольчик. Очень худой человек, в руках у которого были приспособления для письма [38] , подошёл к хозяину.
— Кто-то здесь звал писца Сенмена?
Хозяин указал мокрым пальцем на молодого человека в углу и возвратился к своей посуде. Слегка приподняв брови при виде роскошного серебряного убора, писец подошёл к низенькому столику, за которым на грубой тростниковой циновке сидел, подогнув под себя одну ногу, посетитель. Слегка обескураженный безучастным поведением незнакомца, писец неуверенно спросил:
38
Приспособления для письма — набор письменных принадлежностей писца и художника, состоявший из деревянной дощечки с лунками для красок и продольным углублением для тростинок, которые использовались как кисточки (для этого конец тростинки разжёвывали), и сосудика с водой.
— Ты просил о моих услугах?
Посетитель ответил не сразу. Он пристально поглядел на стоявшего с таким видом, будто его что-то позабавило, а затем, к удивлению писца, рассмеялся.
— Подойди, Сенмен! — наконец сказал он. Его голос был глубоким и звучным, но странно надтреснутым, словно звук колокола с изъяном. — Ты не узнаешь родного брата?
— Сенмут! [39] — Писец отодвинул блюдо с объедками, чтобы расчистить на столе место для своих принадлежностей, и уселся, скрестив ноги, по другую сторону стола. — Во имя Амона! Я не знал, верить ли своим глазам, подумал, что ошибся в этом полумраке. Прошло пять лет... нет, шесть, а то и больше... Клянусь всеми богами, на тебе не было серебряных одежд, когда ты покинул Фивы! — Не скрывая зависти, он посмотрел на голову брата и нагнулся к нему, опершись о локоть. — Что привело тебя из Гермонтиса [40] ?
39
Сенмут — выдающийся архитектор, фаворит Хатшепсут. Занимал
40
Гермонтис — город на левом берегу Нила, неподалёку от Фив.
— Хеб-Сед, конечно.
— Хеб-Сед!
— Ну конечно. Монту [41] , возможно, не столь великий бог, как некоторые другие, которых можно было бы назвать, но вряд ли он мог бы прозябать в своём храме, когда остальные собираются здесь на празднество. Он приплыл вчера с подобающей свитой.
— И с каких пор храмовый писец входит в эту свиту?
Сенмут ухмыльнулся:
— Я больше не храмовый писец, мой бдительный братец. Я теперь Главный пророк [42] Монту в Гермонтисе.
41
Монту — фиванский бог войны, бог-победитель. Изображался в виде воина с головой сокола, короной с двумя перьями и копьём.
42
Главный пророк — Верховный жрец в храме.
— А я — хему-нечер, Первый раб Амона [43] , — с издёвкой подхватил Сенмен, — у меня сорок рабов, и я распоряжаюсь всем имуществом Амона, и его хранилищами, полями и садами, скотом и его большим храмом, что за рекой.
— У Первого раба Амона много больше, чем сорок рабов, — прервал его Сенмут. — У тебя бедное воображение, брат Сенмен.
— Если тебе можно пошутить, то и мне тоже, — прорычал тот.
— Но я не шучу. Больше того, я говорю правду. Я стал Главным пророком Монту с последнего сезона тему [44] , когда убирали урожай.
43
Хему-нечер, Первый раб Амона — титул четырёх первосвященников Амона в Фивах. Наряду с Верховным жрецом руководили жизнью храма. Относились к числу самых почитаемых людей Египта. В романе, видимо, для повышения значения Сенмута, говорится об одном Первом рабе Амона.
44
Шему — засушливый сезон с конца марта по конец июля, когда в течение примерно 50 дней дует южный сухой ветер хамсин, время сбора урожая.
Сенмен оторвал взгляд от головы собеседника и почесал подбородок.
— Действительно, ты вновь появился в мире, — неохотно признал он.
— Неужели эта тиара заставляет тебя страдать, мой честный и трудолюбивый брат? Трудно перенести вид такого украшения на самом молодом и никчёмном члене нашего никчёмного семейства, на шалопае, которого ты в последний раз видел одетым в грязные лохмотья на берегу реки. Он вытряс из тебя несколько дебенов [45] для поездки на север, поскольку по пятам за ним гнались стражники.
45
Дебен — весовая мера (90 г) для драгоценных металлов и меди, драгоценных камней. В Египте времён Нового царства не было чеканной монеты.
— Ты всё ещё должен мне пять дебенов, — фыркнул Сенмен. Не успел он договорить, как на стол упало несколько кусков меди. Сенмут негромко рассмеялся.
— Видишь, я готов к встрече с тобой. Я знал, что это будет первая тема, которую мы обсудим, после моего головного убора. Спасибо тебе за деньги. Я также благодарен за то, что ты по-братски наблюдал за мной всё это время и заботился обо мне.
Сенмен смел медь со стола в кушак.
— Ты, кажется, хорошо справился и без моего попечения, — проворчал он. — У меня самого было много трудностей. Аменемхет узнал, что ты, как всегда, устроился неплохо — стал храмовым писцом в Гермонтисе. Я не видел необходимости беспокоиться о тебе.
— Ты не видел необходимости беспокоиться обо мне с тех пор, как мне исполнилось пять лет.
— Нет, это ты не нуждался ни в чьей опеке с пяти лет, последовал ответ. — Я бы даже тогда поостерёгся называть тебя беспомощным невинным младенцем.
Сенмут рассмеялся и крикнул потному толстяку хозяину:
— Ещё вина! Финикового, а не этого кислого виноградного пойла. Убери эти объедки, пока я не заболел от твоей еды, и принеси две чаши, живо!
— Над чем ты смеёшься? — спросил Сенмен.