Дочь Волдеморта
Шрифт:
— Вот как? — откликнулся старик, кивая. — Забавно! Большинство из тех, кого мой брат очень любил, кончили хуже, чем если бы ему вовсе не было до них дела.
— Что вы хотите этим сказать?! — выдохнул Гарри.
— Не обращай внимания, — ответил старик.
— Но вы говорите очень серьезные вещи! — не отступался тот. — Вы имеете в виду вашу сестру?
Аберфорт уставился на него. Несколько секунд губы старика шевелились, словно он пережевывал слова, которые хотел проглотить. Потом старый волшебник заговорил:
— Когда моей сестре было шесть лет, на нее напали трое маггловских мальчишек. Они увидели, как
Аберфорт поднялся на ноги: высокий, как и его брат, он стал вдруг страшен в своей ярости и безысходной боли.
— То, что они сделали, сломало ее: она никогда уже не оправилась. Ариана не хотела пользоваться волшебством, но не могла от него избавиться. Оно повернулось внутрь и сводило ее с ума, порой вырываясь помимо ее воли. Тогда она бывала странной… и опасной. Но по большей части она была ласковой, испуганной и покорной.
Мой отец погнался за подонками, погубившими сестру, и наказал их. Его заточили в Азкабан. Он так и не признался, что заставило его пойти на это — ведь если бы Министерство узнало, что сталось с Арианой, ее навсегда заперли бы в больнице святого Мунго. В ней бы увидели серьезную угрозу для Международного статута о секретности, поскольку она не владела собой, и волшебство невольно вырывалось из нее, когда она не могла больше сдерживаться.
Нам нужно было спасать и укрывать ее. Мы переехали и распустили слух, что Ариана больна. Мама ухаживала за ней и старалась, чтобы девочке жилось хорошо и спокойно.
Меня сестра любила больше всех, — при этих словах за морщинами и клочковатой бородой Аберфорта вдруг проступил чумазый подросток. — Не Альбуса — он, когда бывал дома, вечно сидел у себя в комнате, обложившись книгами да наградными дипломами и поддерживая переписку с «самыми знаменитыми волшебниками того времени». — Аберфорт фыркнул. — Ему некогда было с ней возиться. А я был ее любимцем. Я мог уговорить ее поесть, когда у мамы это не получалось. Я умел успокоить ее, когда на нее находили приступы ярости, а в безмятежном состоянии она помогала мне кормить коз.
А потом, когда ей было четырнадцать… понимаешь, меня не было дома. Будь я дома, я бы ее усмирил. На нее накатил очередной приступ ярости, а мама была уже не так молода, и… это был несчастный случай. Ариана сделала это не нарочно. Но мама погибла.
Гарри испытывал мучительную смесь жалости и отвращения. Он не хотел больше ничего слышать, но Аберфорт продолжал рассказ.
Гарри спросил себя — когда старик в последний раз говорил об этом, и говорил ли он об этом вообще когда-нибудь. Но ответа не нашел.
— Так Альбусу не удалось отправиться в кругосветное путешествие с Элфиасом Дожем, — с ненавистью продолжал тем временем волшебник. — Они вместе приехали на мамины похороны, а потом Дож убрался, и Альбус остался дома главой семьи. Ха! — Аберфорт сплюнул в потухший камин. — Я бы за ней присмотрел, я ему так и сказал, наплевать мне на школу, я остался бы дома и справился со всем. Но он заявил, что я должен завершить образование, а он
Спустя несколько недель мне это надоело. Мне уже пора было возвращаться в Хогвартс, и тогда я сказал им, сказал тому и другому, прямо в лицо, вот как сейчас тебе! — Аберфорт взглянул на Гарри. В нем очень легко было увидеть того взъерошенного, злого подростка, бросавшего вызов старшему брату. — Я сказал им: кончайте всё это. Вы не можете увозить ее из дома, она не в том состоянии; вы не можете тащить ее за собой, куда бы вы там ни собрались, чтобы произносить умные речи и вербовать себе сторонников.
ЕМУ это не понравилось. — Отблеск огня отразился от линз очков Аберфорта, и они полыхнули белой слепой вспышкой. — Гриндельвальду это совсем не понравилось. Он рассердился. Он сказал мне, что я глупый мальчишка, пытающийся встать на пути у него и у моего блистательного брата… Неужели я не понимаю, что мою бедную сестру не придется больше прятать, когда они изменят мир, выведут волшебников из подполья и укажут магглам их настоящее место?
Потом он сказал еще кое-что… и я выхватил свою палочку, а он — свою, и вот лучший друг моего брата применил ко мне заклятие Круциатус. Альбус попытался его остановить, мы все трое стали сражаться, и от вспышек огня и громовых ударов Ариана совсем обезумела. Она не могла этого выносить… — Краска сбежала с лица Аберфорта, как будто его смертельно ранили. — Она, наверное, хотела помочь, но сама не понимала, что делает. И я не знаю, кто из нас это был, это мог быть любой из троих — но она вдруг упала мертвой.
Голос его оборвался на последнем слове, и он опустился на ближайший стул. Гарри испытывал только отвращение: он хотел бы никогда не слышать этого, выкинуть из головы.
— Мне так… жаль, — выдавил гриффиндорец, едва разжимая губы.
— Ее не стало, — прохрипел Аберфорт. — Навсегда, — он утер нос рукавом и откашлялся. — Конечно, Гриндельвальд поспешил смыться. За ним уже тянулся кой–какой след из его родных мест, и он не хотел, чтобы на него повесили еще Ариану. А Альбус получил свободу, так ведь? Свободу от сестры, висевшей камнем у него на шее, свободу стать величайшим волшебником во всём…
— Он никогда уже не получил свободы! — резко оборвал Гарри.
— Как ты сказал? — переспросил старик.
— Никогда, — продолжал тот. — В ту ночь, когда ваш брат погиб, он выпил зелье, какой-то ужасный эликсир. И стал стонать, споря с кем-то, кого не было рядом. «Не тронь их, прошу тебя… Ударь лучше в меня». Ему казалось, что он снова там с вами и Гриндельвальдом, я знаю. Если бы вы видели его тогда, вы не говорили, что он освободился.
Аберфорт сосредоточенно рассматривал свои узловатые руки с набухшими венами. После долгой паузы он произнес: