Дочь Волдеморта

Ночная Всадница

— Вы должны были мне сообщить, и только если бы я отказалась ехать — нарушать картину преступления, — оборвала она.

— Да я не… Эй, куда же вы! Вам не надо туда, вам плохо станет! Да постойте же, там же скотобойня… Ну куда вы… вот, ведьма! Еще обмороков и выкидышей не хватало на мою голову, дурдом какой-то…

Старый следователь, бурча, с трудом поспевал за не в меру активной молодой женщиной, чавкая по размокшей грязи. Не было печали…

Площадка за конюшнями монастыря была ярко освещена — горели пять или шесть ручных фонарей, расставленных в разных

местах, светились тусклым светом окна конюшен, да и небо обещало в ближайшем времени рассвет.

В зябком утреннем воздухе пахло кровью. Молодая женщина, невзирая на предостережения не поспевавшего за ней следователя и на попытку его младшего помощника Паши остановить ее, прошла прямо к изуродованному телу молодой девушки. Стоявший там же бледный местный участковый Зубатов совсем посерел и бросился к ней, ожидая обморока — но молодая женщина не собиралась расставаться с реальностью.

Она велела сейчас же разогнать охающих монахов прихода и склонилась сначала над трупом девушки.

Молодую крестьянку сильно изувечили. Она представляла собой кровавое месиво: хлыст, заботливо уложенный на широком, покрытом клеенкой столе рядом с большим окровавленным булыжником, расчертил ее лицо и тело беспорядочными глубокими полосами ран цвета сырого мяса. Одежда на девушке — легкий летний сарафан — была разорвана еще до того, как чудовищный убийца начал истязания. Всё кругом испачкано кровью.

Молодая следователь некоторое время внимательно изучала убитую, потом задумчиво облизала губы и перешла ко второму телу — оно находилось дальше, лежало рядом со столом около сеновала.

Тело определенно передвигали доморощенные следователи. Брат Алексий был полностью обнажен, его ряса и подштанники валялись около стола. Там же молодая следователь, вооружившись длинной высохшей веткой, обнаружила и кокетливые женские трусики.

— Эта девушка пришла сюда на любовное свидание к этому убитому монаху, — задумчиво заметила она.

— Это был послушник, — поправил Дмитрий Зубатов, сзади подходя к ней. Петрозаводский следователь и его помощник о чем-то говорили поодаль. — Двадцати пяти лет. В миру — Евгений Гранов. Всего год в приходе.

— Вы всё это мне представите в отчете, но не думаю, что это имеет значение, — прервала женщина. — Монах он или только собирался им стать, но мирские страсти были ему не чужды. Эта молодая девушка — из села?

— Да, Ева Бенедиктовна. Мария Александрова, старшая дочка в семье. Что с ее матерью-то будет, как я ей скажу? Дочка-то, золотце, отрада и надежда. В институт собиралась ехать, в Петрозаводск, школу там окончила — жила зимой у бабки…

— Она пришла сюда на любовное свидание, — продолжала женщина, пропуская мимо ушей стенания участкового, — и оно, по–видимому, началось или почти началось — однако некто умертвил брата Алексия посредством удара булыжником. После этого перепуганную девушку стянули со стола, схватили со стены конский хлыст и убили ее довольно зверским образом. Лёшка сказал, что ее, вероятно, изнасиловали — откуда информация?

— Этот петрозаводский помощничек, юнец, медицинский

колледж окончил — он осмотрел тело, говорит, похоже. Но нужно на экспертизу. Что же это творится, Ева Бенедиктовна? Кто проклял наш скромный край? За какие грехи?

— Успокойтесь, Дмитрий Сергеевич. Выполняйте свою работу. Вот раскроем с вами убийства — глядишь, такую карьеру сделаете…

— Да что вы, Ева Бенедиктовна! Тут же люди все — родные. Тут же на деревню всю нашу — пятнадцать семей да монастырь. Я же каждого знаю… Как детей своих каждого теряю. И всё теряю… Бедная Маша, горе-то какое.

— Вы, Дмитрий Сергеевич, проследите, чтобы, как только результаты экспертизы из города придут — они у меня оказались. Где отец настоятель?

— Плохо ему стало, в ризницу унесли. Я туда, как вы велели, и всех братьев отправил. Побеседовать хотите? Вас провести?

— Сама схожу.

Женщина развернулась и, через плечо еще раз окинув взглядом кровавое побоище, пошла к храмине. На ступенях стоял, кутаясь в тонкую рясу, очень старый бородатый монах. Он выглядел измученным и печальным. Завидев молодую женщину, монах улыбнулся ей с сочувствием и кивнул, поджидая, пока та подойдет и поднимется к нему на ступени. Когда женщина оказалась рядом, он плотнее притворил двери церквушки и поклонился ей.

— Доброй ночи, миссис Саузвильт, — тихо сказал старик. — Страсти у нас тут сегодня…

Глава II: Несколько слов о теологии, политике и революциях

— Доброй ночи, брат Гавриил. Ну, что же: вы видели вашего подозреваемого?

— А у вас что, есть и свой, миледи? — в свою очередь спросил монах, прищуриваясь.

— Пока нет, но и вашего я не имела чести лицезреть. Более того, лорд Генри четыре дня не спускал глаз с вашей могилы — а тем временем этот «мистер Уткин», — она закатила глаза, — геройски расправился с окружающими врагами.

— Господь с вами, миссис Саузвильт! Не говорите так под сенью Святой Церкви! — старый человек набожно перекрестился, повернувшись лицом к прикрытым дверям.

— Мы стоим на пороге, — напомнила ему женщина с улыбкой сожаления. — Нам с вами нужно поговорить, брат Гавриил. Пойдемте, прогуляемся по окрестностям — у вас тут очень живописно, а уже светает.

Они спустились со ступеней и медленно пошли по боковой аллее в сторону от конюшен. Гермиона — а нашей героиней всё еще является она — подала монаху руку, но тот учтиво покачал головой.

— Я не должен бы и говорить с вами, миссис Саузвильт. Я ушел от мира и весь принадлежу теперь только Богу.

— Мир добрался до вас и здесь, брат Гавриил. Ваш мир.

— Давайте не будем опять начинать этого разговора, — смиренно попросил старый монах. — Я родился волшебником, но это не помешало мне прийти к Господу. Вы знаете мои правила и убеждения.

— Я не всегда уверена в этом, брат Гавриил. Вы больше сорока лет не прикасались к волшебной палочке, однако нашли необходимым при первых же своих неясных подозрениях написать в Министерство магии. Мне это не понятно.