Дочь Волдеморта
Шрифт:
* * *
Вечер прошел за знакомством с приемными родителями Гермионы, разбором вещей (оставленных Джинни в «Дырявом Котле» — пришлось трансгрессировать туда вечером), сюсюканьем с маленькой Еттой и прочих хлопотах. В одиннадцать, проводив Робби с миссис Томпсон и закончив мыть гору посуды, Гермиона и Джинни уединились в комнате первой. Гермиона устроилась в кресле и кормила малышку грудью, а Джинни улыбалась, сидя на постели.
— Великий Мерлин! Ты выглядишь… Просто… Ведьма Лионра из сказки!
— Не знаю такую.
— Что ты! Обязательно почитай старые волшебные сказки! Да и вообще все детские байки… Я расскажу тебе! Теперь ты просто обязана убаюкивать ими Генриетту! — воодушевленно добавила девушка.
— Вот уж не знаю, — вздохнула молодая мать. — Меня терзают сомнения.
— Насчет волшебных сказок? — удивилась Джинни. В длинной розовой ночной рубашке и солнечных очках она смотрелась непривычно и забавно.
— Насчет волшебства вообще.
— О чем это ты? — насторожилась ее подруга.
— Не знаю, Виржиния, не знаю… Не знаю, хочу ли, чтобы Етта стала волшебницей.
— Но Етта и так волшебница! — выдохнула юная ведьма. — Что за вздор?
— Она такая маленькая, Джинни. Такая беззащитная. Оглядываясь сейчас назад, я могу сказать, что магический мир принес и приносит мне только страдания. И я не хочу…
— Бред какой! — перебила Джинни. — Как и любая жизнь, твоя заставляет порой чувствовать боль. Маггла куда менее волшебницы застрахована от потери близких! Как это вообще пришло в твою голову?! — голос девушки подрагивал от возмущения.
— Просто я боюсь магического мира. Последнее время.
— Гермиона… — в смятении пробормотала Джинни, запуская пальцы в волосы, — ты не должна так думать. Магический мир — твой дом! Ты — его часть. Жизнь магглы точно такая же в плане чувств и бед, просто это чужая тебе жизнь!
— Вот уж не знаю. Маггловская жизнь вернула мне способность дышать. Магический мир так и не справился с этим.
— Это сделала не маггловская жизнь, а время! Время лечит… Или пусть не время, но смена обстановки. Ты не должна даже думать…
— Ладно, успокойся, — прервала Гермиона. — О магическом воспитании Етты говорить еще слишком рано — за это время всё еще сотню раз поменяется. Всё постоянно меняется, я не успеваю осознавать. Встает с ног на голову… Хотелось бы вырастить из Етты хорошего человека, Вирджиния. Не знаю, способна ли я на это.
— Да почему?! — опять опешила Джинни.
— Не знаю… Вот Робби считает самым страшным грехом предательство. А ведь мы обе — предательницы.
— Ну вот, приехали, — охнула ведьма. — Кого же мы предали?
— Весь магический мир когда-то, — усмехнулась Гермиона. — Всех своих друзей.
— Большая часть повторила наш подвиг двумя годами позже.
— Они смирились. Но не предавали.
— На тебя пагубно влияет здешняя атмосфера, ch'erie ami, —
— Это самообман, Вирджиния. Нас не предавал никто.
— Тебя — возможно, — девушка устремила взгляд в окно, и из-за темных очков Гермиона не смогла увидеть выражения ее глаз.
— Если ты о Гарри…
— Гарри подтолкнул меня к самому важному шагу в моей жизни, так что я не могу его в чем-либо винить. Но будем объективны: он ужасно поступил со мной. Я могла и не оправиться. Но то, что нас не убивает, делает нас сильнее — так говорит милорд.
— Так говорил Ницше, — улыбнулась Гермиона, осторожно отстраняя от груди уснувшую Етту.
— Неважно. Я благодарна Гарри до сих пор за то, что он заставил меня возвратиться к милорду. Несмотря ни на что.
— Возвратиться? — подняла брови Гермиона.
— Первый курс, Том Риддл. Не забывай. Но милорд очень изменился с тех пор, — странным голосом закончила она. — Когда Хоркрукс был уничтожен и с меня спал дурман, тогда, много лет назад, я поняла, что в мою жизнь ворвалось нечто страшное, почти всесильное, бесконечно опасное. И очень жестокое. Я не могла забыть того кошмарного года. Страшного. Полного непонятного, ужасающего, фатального… Это был год мрака — но вместе с тем это был счастливый год, Гермиона. Как бы я потом не старалась забить в себе это странное чувство — оно возвращалось. Подсознательно, где-то глубоко внутри, — она горько усмехнулась. — Мне иногда даже кажется, что я так тянулась к Гарри лишь потому, что в нем чувствовала частичку милорда.
— Ты увлеклась Гарри еще летом, — хмыкнула Гермиона, — еще даже до того, как он к вам приехал — невербально. Задолго до дневника.
— Да, наверное, это глупость. Просто мне иногда так кажется… Понимаешь, я была счастлива только тогда, в тот год. А потом — будто черная полоса, всеобъемлющий туман на пять лет моей жизни. Сидеть, молчать, ото всех скрывать свои чувства. И думать, думать… И вспоминать, — добавила она непонятным тоном. — Короткая вспышка на пятом курсе… А потом стало еще хуже. Пять лет беспросветного уныния. А затем я вновь ожила, Гермиона. Расцвела, возвратилась в реальность. По–настоящему. Так, что хочется просыпаться каждый новый день.
— И ты не жалеешь? — тихо спросила наследница Темного Лорда. — Никогда не жалеешь о своем выборе?
Джинни вскинула голову, и Гермионе даже показалось, что она видела, как под темными очками блеснули ее глаза.
— И я слышу это от тебя? — звенящим шепотом спросила подруга. — От дочери Темного Лорда?
— Мне слишком многое известно.
— Мне известно не многим меньше.
— Mon P`ere умеет убедить в чем угодно, Вирджиния. Когда я говорю с ним, все мои сомнения кажутся глупыми, все опасения — надуманными. Но потом я остаюсь сама… Или узнаю что-то.