Дочь Волдеморта

Ночная Всадница

— Это, — он пристально смотрел в ее глаза, — не твой мир, Кадмина. Ты — не такая.

— А какая я? — тихо спросила Гермиона, тщетно пытаясь увидеть мысли за каменным барьером его глаз.

— Хочешь откровенности? — усмехнулся Люциус, подталкивая женщину назад и вновь овладевая ее телом. — Ты — ведьма. — Он двигался резкими, сильными толчками и говорил то отрывисто выбрасывая слова, то понижая голос до свистящего шепота. — Надменная, самовлюбленная, эгоистичная. Если ты пытаешься бороться с этим — ты мучаешься, чувствуешь неудовлетворенность, злишься. А когда необузданная, дикая ведьма вырывается на волю — ты чувствуешь счастье, свободу и страх. Ты слишком привыкла

сдерживать себя. Твои моральные принципы, твоя человечность — отравляют тебя. Этот рационализм в тебе не только от воспитания, он в тебе от Темного Лорда. Но иногда материнская кровь берет верх. Ты никогда не видела, как Белла убивает?

— За… мол… чи… — простонала Гермиона.

Губы Люциуса расплылись в усмешке, и он остановился, нависая над ней. Гермиона застонала и подалась вперед.

— Тебе нужно расслабиться, Кадмина, — он сделал еще несколько быстрых движений, — хватит разыгрывать из себя маггловскую домохозяйку!

— Ты должен меня ненавидеть, — внезапно выдохнула Гермиона, сжимая его руки повыше локтей и пристально глядя в глаза.

— Ненависть — удел слабых, — усмехнулся мужчина.

— Ты уверен? — с вызовом спросила она.

— Ты считаешь меня марионеткой, Кадмина, — с усмешкой сказал старший Малфой. — А ведь ты относишься ко мне так, как я того хочу. Я мог бы заставить тебя меня возненавидеть. Или вовсе не замечать. Или влюбиться, — саркастично улыбнулся он и сел, потянув ее на себя. — Только тебе не нужно сейчас влюбляться.

— Ты заботишься о себе или обо мне? — усмехнулась Гермиона, сложив руки у него на плечах.

— Не обольщайся. Но мне нравится играть с тобой.

— Даже так?

— Это всегда было так. И тебе тоже нравится это.

— И ты можешь играть со мной после того, что я сделала? — Глаза Люциуса были абсолютно непроницаемы.

— Так даже интереснее, Кадмина, — после полуминутного молчания ответил он. — Конечно, если твоим уделом не станет садовая магия. В этом случае ты потеряешь для меня всякий интерес.

— Это угроза?

— Совет. Подумай.

— О тебе?

— Прежде всего, о себе. Тебе ведь тоже нравятся эти игры…

Люциус отстранился и подхватил с пола рубашку. Гермиона тоже отыскала свой халат. Одевшись, они степенно спустились в гостиную.

Там ужасно бледная миссис Грэйнджер с трепетом наблюдала за тем, как Етта, под надзором Джинни, играет с огромной черно–оранжевой коброй. Увидев Гермиону и Люциуса вместе, рыжая колдунья едва заметно усмехнулась.

— Переговоры удались? — весело спросила она.

— Ах ты, ведьма! — возмутилась Гермиона. — У вас тут всё по планам?!

— Ну что ты, сплошная импровизация, — усмехнулся Люциус Малфой, набрасывая плащ. — Миссис Грэйнджер, всего доброго. Не переживайте так, это абсолютно безопасная змея. Джина, Кадмина, — он кивнул волшебницам, — всего хорошего. И вам, мисс Саузвильт, — усмехнулся Люциус Генриетте и трансгрессировал под громкое «Ох!» миссис Грэйнджер.

— Как поболтали? — насмешливо спросила Джинни. — Плодотворно?

Гермиона хотела съязвить, но запнулась — Етта, сжимая маленькими пальчиками переливчатую кожу змеи, вдруг явственно прошипела:

— А это моя мама, Алира.

Глава XIV: Пока не меркнет свет, пока горит свеча…

Гермиона чувствовала, что этим утром действительно завершился ее траур. Она больше не была безутешной вдовой Генриха Саузвильта — она опять становилась собой. И ощущала за это вину.

Почти весь день Гермиона просидела в своей комнате. Перебирая волшебные фотографии, она наткнулась

на маггловский лазерный диск. Это был сборник любимых песен Лёшки, васильковского помощника следователя, подаренный ей когда-то в России.

Гермиона смутно помнила завершение того страшного дня. Но она знала, что до прибытия волшебников и близких васильковские магглы всячески помогали ей. Впоследствии Гермионе стало известно, что им даже не корректировали память — это было чревато пагубными последствиями и не имело большого смысла. Так что история заезжей ведьмы обещала стать преданием карельской деревеньки.

И, несмотря ни на что, их с Генри очень полюбили там…

Сейчас молодая женщина включила найденный диск и долго сидела со смесью странных чувств, слушая советский рок.

…Когда опустишь руки, И нет ни слов, ни музыки, ни сил – В такие дни я был с собой в разлуке, И никого помочь мне не просил. И я хотел идти куда попало: Закрыть свой дом и не найти ключа. Но верил я: не всё еще пропало, Пока не меркнет свет, пока горит свеча… Но верил я: не все еще пропало, Пока не меркнет свет, пока горит свеча… И спеть меня никто не мог заставить: Молчание — начало всех начал. Но если плечи песней мне расправить, Как трудно будет сделать так, чтоб я молчал! И пусть сегодня дней осталось мало, И выпал снег, и кровь не горяча: Я в сотый раз опять начну сначала, Пока не меркнет свет, пока горит свеча [89] …

89

Текст песни группы Машина Времени «Пока горит свеча».

— Гермиона, можно?

— А? — очнулась женщина, поворачиваясь к вошедшей Джинни.

— Ты как?

— Не знаю…

— Что за язык? — прищурилась юная ведьма, прислушавшись к играющей музыке.

— Русский. Вирджиния… Я… Мне кажется, что я — предательница.

— Что?! — оторопела ее подруга. — Опять начинается?!

— Я сегодня предала Генри.

— О Мерлин! — выдохнула Джинни. — Во–первых, как это ни прискорбно, но он — умер, — девушка опустилась на кровать и сложила руки на округлившемся животике. — Это раз. Кроме того, ты ведь «предала» его еще раньше, с Робби.

— Нет, Джинни. С Робби я просто переспала, — вздохнула Гермиона. — Здесь — другое.

— Генри был бы рад тому, что ты живешь дальше, — серьезно сказала Джинни, — и остаешься собой.

— У меня странная физиологическая реакция на Люциуса Малфоя. И я совсем не ожидала от него…

— Думала, он кинется на тебя с волшебной палочкой? — усмехнулась младшая Уизли.

— Что-то типа того.

— Люциус Малфой — психолог, дипломат и чертовски ловкий интриган. Сын не был для него тем, ради памяти чего можно было бы пожертвовать собой. Я не думаю, что вообще существуют такие вещи, ради которых Люциус Малфой пожертвовал бы своими благами. Но это не делает его подлецом, кстати. Он философ. Наблюдатель. Ему нравится выигрывать в шахматы у жизни.