Дочь Волдеморта
Шрифт:
Ее селят в его, Драко, доме, она осмеливается давать ему, Драко, какие-то указания, она запросто общается с Темным Лордом, её не презирает тетушка, ставшая совершенно невыносимой после всех постигших младшего Малфоя неудач…
Грэйнджер всё сходит с рук, а он, Драко, должен кипеть и сдерживаться, завязываясь узлом от злости и ненависти к этой проклятой грязнокровке. О, она всегда будет лишь поганой грязнокровкой, эта тварь, из-за которой его безрадостное существование превратилось в ещё более мрачный кошмар…
И пусть сама Гермиона не догадывалась в полной мере о чувствах младшего Малфоя, никакого желания
Волдеморт о Драко не говорил — но у юной ведьмы и без того сложилось об их взаимоотношениях не самое хорошее впечатление.
А что до самого Темного Лорда… Гермионе долго не хотелось признаваться себе — но более интересного собеседника она в жизни ещё не встречала. Возможность слушать его суждения по самым разным вопросам завораживала. И Гермиона, с нетерпением ожидавшая каждой новой беседы, во многом вынуждена была соглашаться с ним, открывая для себя заново казавшиеся теперь столь очевидными истины.
Волдеморт говорил с ней на равных — и это быстро разрушило охватывавшее её оцепенение, развязало язык. Его внешность больше не отталкивала, в ней стало проступать какое-то скрытое обаяние. Пугающее и вместе с тем манящее.
Лорд Волдеморт говорил так, что его можно было слушать часами. Он судил обо всём с совершенно иной стороны, под совершенно новым углом, и с каждым днём его точка зрения неумолимо казалась Гермионе всё более истинной.
Оставаясь одна, она пугалась своих впечатлений. Происходящее походило на наваждение. Но Гермиона раз за разом перебирала в голове всё то, что слышала от Темного Лорда, — и упорно не могла отыскать в его логике изъяна. Волдеморт во многом был куда честнее большинства: потому что эгоизм и самолюбие не пытался выдавать за что-то более изящное. Убеждающая откровенность подкупала.
А что если все эти годы Гермиона боролась зря? Бессмысленно, просто не замечая истины за широкими спинами окружающих? Разве не узнавала она ужасного, дикого и о тех, кто сейчас был у власти, кто боролся против Волдеморта? Разве и они не бывали жестоки, безжалостны? Так почему же она так самоуверенно вбила себе в голову, что в этом споре не прав Темный Лорд, что именно он — самое страшное? Потому что так утверждали все кругом? Но разве она слушала другую сторону раньше?
Ведь почему-то же вставали в ряды подданных Темного Лорда многочисленные волшебники? Снося необходимость безоговорочного подчинения. Почему-то же шли за своим поводырем, смело глядя в лицо опасностям, пока были уверены в незыблемости того, за что боролись?
Ведь не только же подлецы и мерзавцы были в рядах Пожирателей Смерти.
Значит, присутствовал смысл в идеях Темного Лорда, значит, пряталось за жестокостью рациональное зерно?
Сейчас Гермионе всё больше хотелось ближе узнать своего отца, глубже проникнуть в его взгляды, чтобы оценить, чтобы принять правильное решение. Она раз за разом пыталась для себя понять, какой поступок будет теперь верным; мучительно старалась уяснить, что теперь следует делать. В свое первое утро в поместье Малфоев Гермиона строила грандиозные шпионские планы — и в следующую же встречу с Волдемортом её не покидало ощущение, что собеседнику это прекрасно известно и что происходящее веселит его.
Уже к третьему вечеру Гермиона и сама не знала, во что верить.
Она ясно чувствовала от окружающих то, что принимала
Именно вечером третьего дня, пока она сидела в комнате с камином, ожидая очередной занимательной беседы, в голову пришла новая пугающая мысль.
Следует или нет рассказать Темному Лорду о том, что Дамблдор догадался и поведал Гарри Поттеру о тайне Хоркруксов? Следует ли открыть Волдеморту глаза на то, что ему угрожает? Сообщить ли, что уничтожено кольцо? Что Гарри будет охотиться за всем остальным, что ему многое известно?
Рассказать всё это значило бы окончательно предать Гарри и весь магический мир. Слишком серьезный шаг. Она не готова на такое.
И не для того ли, чтобы выпытать это, её вообще привели сюда?..
«Да, но что я могу утаить? — внезапно пронеслось в голове у девушки. — Если я уже сама подумала об этом, он узнает, едва взглянув мне в глаза…»
— Я могу обойтись даже и без этого, — раздалось у нее за спиной, и девушка подскочила, оборачиваясь. Темной Лорд стоял за её креслом и снисходительно улыбался. — Облегчу ли я твои мучения, Кадмина, если скажу, что мне давно известны и догадливость Дамблдора, и осведомленность Гарри Поттера, и уже достигнутые этой парочкой успехи?
— Но откуда?! — позабыв о терзавших её сомнениях, вытаращила глаза Гермиона.
— О, дорогая моя девочка, — губы Темного Лорда тронула улыбка сочувствия, — на определенном этапе жизни Альбус Дамблдор приобрел губительную слабость — привычку доверять людям; точнее доверять своему мнению о людях. Самых разнообразных людях, среди которых многие — далеко не так просты, как это сразу кажется.
— Дамблдор рассказал о Хоркруксах и Снейпу? — догадалась Гермиона.
— Нет–нет, как это ни удивительно. — Темный Лорд вышел из-за её кресла и стал медленно прохаживаться по комнате. — Дамблдор очень многого не говорил Северусу. Впрочем, как и Гарри Поттеру. Однако то, что он говорил им обоим вслух — в большинстве случаев непременно доходило до меня. Причем далеко не всегда благодаря откровенности Северуса.
— Не понимаю…
— Проникнув в мою тайну, Дамблдор поведал о ней, насколько мне известно, только одной живой душе — Гарри Поттеру. И позволил тому пересказать услышанное только двоим друзьям, будучи уверен, что предписание будет в точности исполнено. Однако, четко определив круг душ живых, он абсолютно халатно отнесся к уже отжившим… Позволь тебя кое с кем познакомить, — неожиданно сказал Темный Лорд, шагнув к тяжелому сиреневому занавесу на внутренней стене комнаты. Он отдернул его до середины, открывая большую картину в золоченой раме.
По виду она была довольно старинная, но сохранилась хорошо. Холст изображал спальню: на втором плане высилась шикарная дубовая кровать, находящаяся в беспорядке, за ней — шкафы и туалетный столик. На переднем плане стояло большое роскошное кресло, с которого свисала смятая ткань. Около кресла имелась тумба с бокалами и изящным золотым блюдом. В остальном картина была пуста.
Волдеморт легонько постучал волшебной палочкой по раме и отступил назад. Прошло почти полминуты, прежде чем из-за края полотна вышла молодая женщина.