Дочери Дагестана
Шрифт:
Мужья на жен кричат: «Эй, марш домой, а то у коровы вымя лопнет!»
Им женщины отвечают: «Ну да! Мы – домой, а вы здесь останетесь веселиться?!»
В третьей пьесе девушку Умукусюм любит бедняк (Татам). Ее родители за большой калым выдают красавицу за старика – богача. Пьеса была насыщена музыкой, это давало возможность дяде играть на рояле, гитаре, что здорово действовало на чувства зрителей. Виртуозно играл на рояле еще армянин Левон Вартанов, на таре и кеманче – Абрамянц. Был еще бубнист Тер-Семенов. В спектакли привлекались русские девушки и
Мы настолько увлекались игрою, так входили в роли, что я первая начинала плакать по-настоящему, ко мне как бы не понарошку «подключались» Мария Щербатова, Зоя Эльсон, Женя Тер-Семенова. Поют и плачут…
Друзьями Татама Мурадова были в первую очередь Темирбулат Бейбулатов, он специально приходил, чтобы слышать пение дяди. Человек, отвечающий за дагестанскую культуру, Юсуп Шовкринский называл его «Дагестанским Шаляпиным» или «Наша гордость». Татама он любил не только как певца, но и как человека. Постоянным гостем в нашем доме бывал Багав Астемиров. Наш дом находился рядом с обкомом партии. Стоило дяде репетировать какую-нибудь партию, как одно из окон обкома партии открывалось, и оттуда то ли просили, то ли требовали, чтобы мы закрыли свои окна, так как невозможно вести заседание – слушают пение Татама.
Хотите – верьте, хотите – нет, из-за этого нам дали квартиру в другом месте по улице Кирова. Похвалюсь. В молодости я танцевала лезгинку и за юношей. Публике очень нравилось. Нравился «Танец Шамиля». Приглашали меня и на свадьбы. Я не чуралась. К моим ногам бросали деньги. Татам следил, как я поведу себя при этом. Он внушал, что деньги принадлежат гармонисту и бубнисту.
Во время войны к нам приехала Максакова. Радиокомитет тогда находился в маленьком доме на улице Котрова. Ей дали ноты оперы «Хочбар» Готфрида Гасанова.
Вдруг случилось чудо. Максакова спела партию жены Хочбара. Голос был удивительным. Но мы поняли и другое: музыка Гасанова оказалась проникновенной, запоминающейся.
После наших восторгов знаменитая певица спросила:
– Кто же исполнит партию Хочбара? Я очень хотела бы услышать.
Присутствующие переглянулись, среди собравшихся никого не было, кто осмелился бы открыть рот. У меня с кончика языка чуть не слетело имя дяди, однако я сдержалась, так как не знала, сумеет ли он исполнить партию Хочбара, притом без всякой подготовки…
И надо же, в это время в радиокомитете появился Татам. Мы все к нему, вручаем ноты, говорим, какая гостья приехала к нам из Москвы и какая ситуация возникла в связи с этим. Татам привычным движением развернул ноты, откашлялся и запел одну из арий. После этого наступила тишина. Все молчат.
Через минуту Максакова буквально сорвалась с места, бросилась к моему дяде и перецеловала все его лицо. Затем она стала кричать:
– Вам необходимо немедленно ехать в Москву! Ваши подмостки – это Большой театр!
Еще много теплых слов произнесла москвичка. Бедный Татам! В это время он руководил кружками самодеятельности, а тут… Большой театр. Мало того, Максакова ручалась, что его командируют на
Я должна сказать, что в 1931–1932 годах дядю и меня отправили в Баку, чтобы учиться в консерватории. Профессора, услышав голос Татама, также сказали, что дагестанцу следует ехать в Италию. Его вокальные данные бакинцы ставили выше, чем у Бюль-Бюля.
Вдруг из Дагестана Татам получил правительственную телеграмму: «Немедленно выезжай, необходимо организовать поездку в Москву!»
Дядя был великий насмешник и вместо того, чтобы собраться в дорогу, отстучал телеграмму в Махачкалу: «А как быть с учебой?» Ответ звучал приблизительно так: «Учеба никуда не денется. На тебя вся надежда. Нужен руководитель». Вот так сорвалась наша учеба в Баку. Мы оба вернулись в Дагестан…»
И вдруг, перебив себя, Барият Солтанмеджидовна сказала: «Я не могу события, происшедшие с дядей и со мной, вспоминать день за днем. Поэтому вам придется переписывать заново мой рассказ».
Признаюсь, я не стал этого делать. Решил в рассказы актрисы вставлять и мною, до встречи с ней, собранный материал.
Татам Мурадов – человек, имя которого вскоре стало известно всему Дагестану. Родился в 1902 году. Еще ребенком он прекрасно играл на агачкумузе народные мелодии. Повзрослев, он не оставил своего увлечения. В кругу друзей или на очарах Татам без устали импровизирует на своем агачкумузе.
Через некоторое время Татам освоил и входившие тогда в моду мандолину, гитару, балалайку. Особенно виртуозно умел он выводить мелодии на балалайке, которая по звучанию очень близка к агачкумузу.
В 1916 году Мурадов – трубач духового оркестра в Первом конном полку. Легко схватывающий все, что относится к музыке, Мурадов обратил на себя внимание и когда встал вопрос о подборе нового капельмейстера, выбор пал на него. Даже не зная нотной грамоты, он много работает в области композиции, создает танцы, марши, пьесы. Многие из них популярны до сих пор.
С музыкой, сочинительством и игрой на музыкальных инструментах Мурадов не расстается и после революции. К этому времени он уже известен далеко за пределами своего аула. И вот приходит день, когда его слушают не земляки на очаре, не переполненный клуб, а десятки тысяч людей, которых он даже не видит в лицо. 7 ноября 1927 года в Махачкале начала работать первая в республике радиовещательная станция. Татам Мурадов первым из дагестанцев был приглашен в студию и выступил со своими песнями по радио.
Дагестанское правительство предложило Татаму Алиевичу Мурадову длительную командировку в Италию. Певец из Нижнего Дженгутая должен был там получить высшее музыкальное образование. Но, к сожалению, по ряду причин Мурадов не смог выехать за границу.
Татам Мурадов, наряду с несколькими товарищами, был пионером музыкального просвещения горцев. В 20-х годах на фабрике III Интернационала он создал кружок танцев и дагестанской музыки. Отличный музыкант, он совершенствует агачкумуз, гармонь, добивается, чтобы эти инструменты звучали громче, но мягче, мелодичнее.