Дочери дракона

Эндрюс Уильям

Я снова сделала глоток.

Полковник наклонился ко мне поближе; его слегка покачивало. Стакан саке он держал между средним и большим пальцами, а указательным ткнул в мою сторону.

— Такая мощная была идея, — сказал он. — Империя от Индийского океана до Берингова моря. От островов Тихого океана до Китая и Индии. Только подумай, чего мы могли бы добиться! Что могли бы совершить! Мы бы правили Востоком тысячу лет! — Он ухмыльнулся своей мысли, откинулся назад и допил саке, а потом налил себе

еще и взмахнул свободной рукой: — Всем стало бы лучше жить. Не только японцам, всему населению Азии. Особенно вам, корейцам. Жертвы, которых мы от вас потребовали, не больше тех, что приносили мы сами. И вы получили бы награду! — Полковник гневно уставился на меня. — Но вы не ценили то, что мы для вас делаем.

— Извините, господин полковник, — отозвалась я, — но меня это не волнует. — Я еще никогда так не разговаривала с полковником, но голова у меня шла кругом. Я ослабила пояс и слегка распахнула юкату, но полковник этого не заметил. Лицо у него раскраснелось, взгляд затуманился. Снаружи ветер подул сильнее, и оконная рама стукнула о стену.

Полковник покачивался, будто и его шатало ветром.

— Конечно, тебя это не волнует! — воскликнул он. — Ты просто глупая кореянка. Давай выпьем. Давай поднимем тост за Корею! Ну-ка, глотни как следует. — Он отсалютовал мне стаканом, и мы вместе выпили.

Потом он взял свой стакан и бутылку и подошел к кушетке, нависая надо мной.

— Вот тебе еще саке, — сказал он, наполняя мой стакан.

Комната плыла у меня перед глазами, меня начало тошнить, я плохо соображала.

— Господин, — сказала я, — вы разве не хотите заняться со мной сексом? Специально для вас я сегодня очень хорошо вымылась.

Он шагнул ко мне и ударил меня по лицу тыльной стороной ладони. Я упала на пол, разлив саке на китайский ковер. Мне было больно, но боль была какая-то странная, приглушенная. Я почувствовала вкус крови во рту.

Полковник подобрал мой стакан и наполнил его доверху.

— Пей, я сказал! — рявкнул он. — Я выпью за Корею, а ты пей за Японию.

Я поднялась на ноги, снова устроилась на кушетке, и он сунул мне стакан. Я поднесла его ко рту и отпила. Саке уже не жгло горло.

Пошатываясь, полковник наклонился ко мне. Он расстегнул воротник.

— Лейтенант Танака. В-военная полиция, — выговорил он. — Ему поручено было превратить вас в достойных японских подданных. Что-то он не очень хорошо свое дело сделал, а?

— Да, господин. То есть нет, господин, отозвалась я.

Полковник расхохотался. Он покачивался передо мной — а может, это я покачивалась. Он уселся на стул.

— Как неудачно для него. И для тебя, и для Японии. Выпей еще, — приказал полковник.

Мы выпили вместе; полковник опустошил свой стакан до дна.

— У Кореи было то, в чем нуждалась Япония, — сказал он. — Полезные ископаемые, защита от китайцев и чертовых русских! А вы невежественные крестьяне, и мы вам тоже были нужны! Если б вы нас слушались, все получилось бы. Получилось! —

Он ткнул пальцем в мою сторону: — Это все ты виновата. Ты и твой чертов гребень.

Я засомневалась, что правильно его расслышала.

— Мой гребень, господин? — Собственный голос будто доносился откуда-то издали. — Если вы не хотите со мной сегодня спать, господин, я лучше пойду обратно на станцию утешения.

— Тебе туда нельзя, — возразил он. — Ты должна сегодня остаться здесь, слышишь?

Я не понимала, что происходит. Если он меня не хочет, зачем мне тут оставаться? Пусть даже меня пристрелят за дерзость, какая разница.

— Господин, я ухожу на станцию утешения прямо сейчас. — Я попыталась подняться.

Уже плохо держась на ногах, полковник гневно шагнул ко мне. Он схватил меня за щеки и, заставив сесть, раскрыл мне рот, а потом сунул в него горлышко бутылки.

— Заткнись и пей со мной! — Он вылил саке прямо мне в глотку. Я проглотила что могла, остальным подавилась. Полковник убрал бутылку; я закашлялась, саке потекло по подбородку и закапало на юкату.

— Пожалуйста, господин, — услышала я собственный голос, — отпустите меня.

— Нет! Ты что, меня не слышала? Разве ты не понимаешь, что я делаю? Я тебя спасаю.

— Я не хочу, чтобы меня спасали, — сказала я.

Он отшвырнул бутылку, и она разбилась о стену. Потом полковник ударил меня в лицо кулаком. Боль была какая-то тупая, будто меня слегка шлепнули чем-то твердым или сильно ударили чем-то мягким. Я услышала, как он говорит:

— Ах ты шлюха! Это все ты виновата! Вы заставили нас это сделать! Ты заставила меня это сделать! — Он снова ударил меня, и комната закружилась у меня перед глазами.

Наверное, подумала я, надо было извиниться — за то, что я глупая кореянка; за то, что из меня не вышло достойной японской подданной, что я не сумела доставить ему удовольствие.

Снаружи на ветру покачивались деревья. Полковник снова ударил меня в лицо. Перед глазами у меня вспыхнули искры, а потом я погрузилась во тьму.

* * *

Я услышала, как за окном льет дождь. Открыв глаза, я повернулась на бок. Уже наступило утро. В голове у меня гудело, во рту пересохло. Я потрогала губу: она распухла, и прикасаться к ней было больно. Левый глаз еле видел.

Я подняла голову и осмотрелась. Непонятно было, одна я в комнате или нет. В окно за письменным столом полковника подул сильный ветер. Я с трудом встала и завернулась в юкату. От нее воняло саке. Я попыталась сосредоточиться на двери, но комната вокруг меня так и ходила ходуном. Живот свело судорогой, я упала на колени возле кушетки, и меня вырвало. Зеленая желчь потекла на китайский ковер. Потом меня вырвало еще три раза. Каждый раз ужасно гудело в голове, и я боялась, что опять потеряю сознание. Я сплюнула кислые остатки рвоты. Наконец я смогла дышать спокойно, и комната перестала кружиться.