Дочери Ганга
Шрифт:
– Я рад, что у тебя есть ребенок, – заметил Нилам и поинтересовался: – От белого?
– Индийцы отвернулись от меня.
– А… он?
– Он на войне.
– Как зовут мальчика?
– Айрон.
Нилам покачал головой.
– Это не индийское имя.
– Неважно. Отныне я все решаю сама.
– И все же тебе надо на кого-то рассчитывать, – сказал Нилам и предложил: – Я дам тебе денег.
Взгляд черных глаз Ратны обжег его презрением и жесткой насмешкой.
– Хочешь откупиться?
– Нет. Деньгами тут ничего не решишь; я могу только просить, чтобы ты оставила Анилу Кумари. Девочка имеет
– Когда? Прожив без меня половину жизни?
– Скажем, перед свадьбой, – нерешительно произнес Нилам.
– Нет! – взвилась Ратна. – Я могу назваться ее тетей, а когда она привыкнет ко мне, открыть, что на самом деле я ее мать. Анила забыла меня, забудет и Кумари.
– Это разобьет Кумари сердце. Она проделала долгий путь от Канпура до Хардвара, думая только об Аниле. Все это время она заботилась о ней. Она любит ее больше жизни. Кумари – честная женщина и больше не намерена выходить замуж. Стало быть, у нее не будет других детей. И еще… твое положение непрочно, Ратна. Ни мужа, ни крыши над головой. А у меня – жилье и хороший доход. В моем доме Анила будет сыта, одета и… счастлива. Мы уже копим ей на приданое [94] . К тому же сейчас в Индии неспокойно, подумай об этом. А Хардвар – мирный город, едва ли сюда доберется эхо каких-то междоусобиц.
94
Копить на приданое девочке в Индии принято с раннего возраста.
Все эти слова казались Ратне камнями, падающими в ее душу, и вместе с тем они не могли уничтожить страстного желания забрать своего ребенка и больше никогда не видеть этих людей.
– Мне безразлично то, что ты говоришь. Анила – моя дочь! Без нее я не уйду.
Отчаяние окружающих было таким пронзительным, что казалось, будто оно разливается в воздухе. Кумари рыдала в доме. Верный своему характеру, Нилам пребывал в нерешительности. Печальная Манджу не знала, что сказать.
Ратна присела перед Анилой. Ее сердце разрывалось от любви и радости.
– Моя хорошая! Меня зовут Ратна. Я… твоя тетя. Ты поедешь со мной.
– А куда?
– В другой город. Так надо.
– А мама?
Ратна заморгала, словно в ее глаза попал песок. Это было невыносимо! Она наслаждалась музыкой голоса своей дочери, но эти слова…
– Она останется здесь.
– Почему? Она заболела?
– Да. То есть… не знаю.
– Мы уезжаем надолго?
– Не очень. Я покажу тебе много интересного.
– А это кто? – спросила Анила, показывая на Айрона.
– Твой брат.
– Мой брат Сунил.
– А теперь будет еще и другой.
Нилам стоял, опустив руки. Манджу застыла, как статуя. Из дома доносился плач Кумари. Эти трое, привыкшие к существованию в своем маленьком неизменном мирке, не умели бороться с судьбой.
Ратна вышла за ворота, уверенно держа дочь за руку. Отчаяние оставшихся за порогом людей било ей в спину, точно порыв ветра, но она не согнула плечи и не опустила голову.
Прежде щебечущая, как птичка, девочка посерьезнела. Анила была еще слишком мала, чтобы задумываться о том, куда ее ведет незнакомая женщина. Но девочка хорошо чувствовала, насколько Кумари, которую Анила привыкла считать своей матерью,
Анила хотела заплакать, но не решилась, потому что привыкла слушаться взрослых. Почувствовав перемену в ее настроении, Ратна остановилась.
– Должно быть, я иду слишком быстро?
Стремясь поскорее удалиться от дома Нилама, она в самом деле спешила и тянула девочку за руку. Едва заметно вздохнув, Анила пожала плечиками. Она казалась умненькой и беззащитной.
– Ты проголодалась? Чего ты хочешь? Может, купить тебе морковной халвы?
– Я хочу домой. К маме.
Ратне казалось, будто ее тело пронзают раскаленные иглы, а ноги наливаются свинцовой тяжестью. Только смерть делает человека бесчувственным, как камень, а пока он жив, он терзается сомнениями, сопереживает и… понимает.
В душе Ратны словно пронесся смерч, в глазах потемнело. Она поняла, что не сможет распорядиться судьбой маленького существа против его воли, даже если это причинит ей самой новое страшное горе.
Когда она, едва волоча ноги, вошла в ворота дома Нилама, ей почудилось, что остановившееся там время вновь потекло, а стершиеся краски ожили. Обрадованная Анила бросилась в объятия Кумари, которая едва не упала в обморок от счастья. У Ратны пересохло в горле, и все же она сумела сказать Ниламу:
– Я передумала. Пусть Кумари научит меня плести гирлянды. В Варанаси на это можно прожить.
– Ты собираешься туда вернуться? – В голосе Нилама звучала надежда.
– Да. Мне надо кое-кого дождаться.
Через несколько дней, простившись с обитателями дома и своей дочерью, Ратна отправилась в путь, бережно прижимая к себе крохотное тельце сына. Ощущение детского тепла вызывало в женщине дрожь; глядя на сына, она испытывала счастье и переполнявшую ее любовь. Но все эти чувства смешались с болью, которая – Ратна это знала! – никогда не утихнет. Молодая женщина понимала: пройдет время и Анила окончательно удалится в собственный мир, недоступный ее матери.
Ратна не могла сказать, сумеет ли она жить дальше, не жалуясь на судьбу, не жалея о потерянном, питая надежды на лучшее. Чтобы отвлечься, она принялась думать об Аруне и Соне, но и эти мысли оказались безрадостными.
А в это время на одной из песчаных отмелей, протянувшихся вдаль ровным белым полотном, пожилая чета индийцев, живущих в деревушке на правом берегу Ганга, обнаружила неподвижное женское тело. Решив, что женщина мертва, они долго не решались приблизиться к ней, но когда подошли, то увидели, что она дышит, а еще – что она молода и красива.
– На ней почти нет одежды! – смущенно произнес мужчина.
– И никаких украшений, – добавила женщина. – Ганга раздела ее, но не пожелала взять себе ее жизнь. Как мы узнаем, кто она?
– Придет в себя – сама скажет. Надо отнести ее в деревню.
– К нам?
– Да, раз уж мы ее нашли.
– Наверное, она стала жертвой бури!
Ураган бушевал целые сутки, но сейчас совершенно стих: земля и вода замерли в глубоком покое. Жители деревеньки занимались привычными делами. Меж глиняных лачуг бродил скот и бегали дети, над крышами стелился дым, уходящий далеко в поля.