Дочери Лалады. (Книга 3). Навь и Явь
Шрифт:
Перед рассветом трава заблестела сединой инея, а деревьям – хоть бы что. Всё так же белел и благоухал их цвет, целый и невредимый, не прихваченный морозом, и уже не имело значения, что помогло – дым или нитки. Сад был спасён. Ни разу за всю ночь не сомкнувшая глаз Берёзка устало опустилась на лавочку в беседке, поплотнее закуталась… Казалось, ресницы тоже заиндевели, смёрзлись, а тело разламывалось на куски от изнеможения.
– Она уже встала или не ложилась вовсе? – донёсся сквозь дрёму родной до слёз голос. Удивление, тревога, забота, возмущение и огорчение слились в нём в единый, неповторимый сплав.
– Не
Шаги приблизились, руки Огнеславы крепко и тяжело, но ласково прижали плечи Берёзки, окутывая её уютным коконом мурашек.
– Берёзонька! Это что за ночные бдения? Разве ж можно так?
– А ты опять без завтрака на работу, да? – разлепив склеенные молочно-тёплой дрёмой веки, улыбнулась девушка.
Она прильнула к плечу сестры Светолики, с утомлённой, побитой морозом нежностью прижалась к её тёплой щеке своей, холодной.
– А ну-ка, отдыхать! Сейчас же! – нахмурилась княжна, а у самой в светлой глубине глаз, как в зеркале, отразилась эта нежность.
– Да какое ж «отдыхать» – вставать пора уж! – Берёзка потянулась с мучительным наслаждением, до хруста костей и звона в ушах расправляя истомившееся за бессонную ночь тело, зевнула. – Гляди вон – рассвело, солнышко вот-вот покажется…
– Ты сама – солнышко наше заряславское, – вздохнула Огнеслава с ласковой грустью во взоре. – Негоже тебе так себя утомлять, милая. Ну-ка, пошли… Хоть часок вздремни.
Опять Берёзка очутилась в её тёплых, бережно-сильных объятиях. С тихим обречённым смешком ткнувшись носом Огнеславе в гладкий висок, она шепнула:
– Ты меня всегда на руках таскать будешь?
– Всегда, – с пристально-нежным блеском в глазах ответила княжна. – И пощады не жди.
Водворив Берёзку в остывшую постель, так и стоявшую с двух часов ночи раскрытой, она чмокнула её в лоб и умчалась по делам – как всегда, натощак. Берёзка, свернувшись под одеялом калачиком, сквозь усталую истому ресниц обводила взором светлую уже опочивальню; совестно было валяться на перине, когда уж и пташки запели, и солнце готовилось брызнуть первыми лучами на выживший, спасённый сад… Не утерпев, она откинула прочь соблазнительно обволакивающее, тёплое одеяло, нашёптывающее мысли о лени и сне, плеснула в тазик воды из кувшина и промыла глаза, прополоскала рот. Сев у зеркала, Берёзка расчесала и заплела волосы, убралась в повойник и платок, оделась и вышла в уже ставшую родной и привычной острую прохладу утра.
Не могла она спать: её тянуло к деревьям Светолики, ласковым шелестом славшим ей привет от родных глаз, чья хрустальная синь навеки слилась с небом. В обширных стеклянных теплицах – одном из последних изобретений неутомимой княжны – смешно топорщили веточки юные саженцы привитой на вишнёвый корень черешни; росли они в бочонках и ждали этой весной отправки в белогорские сады, расположенные севернее Заряславля. Долго колдовала над ними Берёзка, окутывая нитями волшбы тонкие стволики и вкладывая всё нерастраченное тепло своего молчаливо скорбящего по супруге сердца. Знала она: Светолика обрадовалась бы, если б её черешня из Заряславля распространилась в Белых горах повсеместно. Белогорская дева и садовая кудесница Зденка помогла дереву прижиться здесь, на юге, но для покорения средней полосы
– Вы мои хорошие, вы мои маленькие, – с нежностью приговаривала она, прогуливаясь вдоль теплиц и скользя по прозрачным стенкам пальцами. – Растите, черешенки, крепкими и выносливыми, чтобы не только Заряславль лакомился сладкими ягодками, но и все Белые горы.
– Кхм, – раздалось вдруг. – Доброго утра, госпожа Берёзка.
Этот холодно-звонкий, как весенняя капель, голос с навьим выговором коснулся её плеч морозным прикосновением, заставив вздрогнуть и напрячься. Его обладательница пока ничего, кроме приветствия, не произнесла, но он уже звучал ядовитой, лисьи-рыжей язвинкой, клюквенно-кислой и терпковатой.
– Здравствуй, Глед… лид. – Даже язык Берёзки спотыкался об это неуютное, твёрдое и скользкое, как ледышка, имя.
Навья в синем с золотыми галунами кафтане стояла, сияя в косом солнечном луче красновато-золотой короной своей гривы. Треугольную шляпу с алым пёрышком она держала в руке, а уголки её бруснично-румяных губ были приподняты в учтивой, но какой-то неприятной улыбке.
– Я, собственно, хотела принести в каком-то смысле… извинения, – проговорила Гледлид с лёгким поклоном. – Ты меня, кажется, избегаешь… Быть может, я тебя обидела неуместным словом? Или ты боишься? Поверь, опасаться меня не нужно. Мы не для того остались в Яви, чтобы причинять её жителям вред.
– Тебе показалось, – сухо ответила Берёзка, отводя взор от этого чувственно-красивого лица с яркими губами и светлыми, насмешливыми глазами. В каждом слове навьи ей мерещился подвох, а под сердцем ещё глухо роптало недоверие и к ней самой, и ко всем её соотечественникам. – Я не боюсь тебя и не избегаю намеренно, так уж само выходит. Дела, знаешь ли…
– Ну да, ну да, – скривился уголок рта Гледлид, а глаза колко заискрились холодными прозрачными льдинками. – Однако повод отлучиться находится с поразительным постоянством. Всякий раз, когда я появляюсь здесь, ты ускользаешь! Это слишком явная закономерность, чтобы списывать всё на стечение обстоятельств. Из чего я делаю вывод, что ты недолюбливаешь меня.
– Я слишком мало тебя знаю, чтобы любить или не любить, – сдержанно молвила Берёзка, ёжась от невидимых пальцев неуютного холодка.
– Ну так, может быть, стоит познакомиться, чтобы ты могла наконец определиться с отношением ко мне? – Гледлид, по-прежнему с непокрытой головой, приблизилась к Берёзке и остановилась у неё за плечом – рослая, почти как Огнеслава. – Как насчёт прогулки по саду? Его размеры впечатляют… Я тут ещё не всё видела. Вот, к примеру, что за деревца растут под этими стеклянными куполами?
Чтобы выставить навязчивую гостью, Берёзке не хватало полномочий: не чувствуя себя здесь хозяйкой, она не находила за собой и права указывать кому-либо на дверь. С усталым вздохом закатив глаза, она нехотя пояснила:
– Это черешня. Исконно на нашей земле она не росла, моя супруга привезла её из тёплых краёв. Я хочу попробовать создать новый, холодостойкий её вид, который мог бы плодоносить и в более суровых условиях.
– Черешня? Черешня… – Прохладные глаза навьи скользили по опрятным рядам саженцев, она будто пробовала слово на вкус. – А какие у неё плоды?