Дочери Ламашту
Шрифт:
– Что? А то не знаешь? Глубокое отвращение к парню, который прилип ко мне как банный лист.О! Он ни перед кем еще так не унижался в своей жизни. Бесконечное отвращение к себе самой. Позвонить возлюбленной и поговорить у меня не хватило духу.
Генри подняла бокал высоко над головой:
– Давай! Не чокаясь! – и осушила его одним глотком. Я так и застыла с поднятым бокалом, боясь даже спрашивать, что же было дальше. Она продолжила говорить сама.
– Через неделю… - она вновь опустила голову . пряча глаза – она вскрыла себе вены.
Возможно, я никогда не была в достаточной степени отзывчивым и располагающим к откровениям, человеком. Может быть даже не производила впечатление , что могу понять и поддержать советом или подбодрить душевными словами. В моей жизни людей, открывающих мне свою душу можно было бы пересчитать по пальцам
Почему Генри решила выбрать сейчас меня, чтобы окунуть в глубину своей души ,трудно сказать. Может быть виной всему изобилие дорого алкоголя и длительное пребывание на одной территории. Или же вся та боль, что скопилась в ней за годы терзаний, сомнений и самобичевания давно искала выход.
Что я могла сказать ей, как утешить? Что ее случай не так уж уникален? Все мы оставляем после себя разбитые сердца, искалеченные души и незаживающие раны. На то мы и демоны. Мы сеем зло. Порожденные похотью., мы погибель для тех, кто принимает восхитительную обертку за настоящее блаженство и райский вкус. Лилиту дарует наслаждение плоти. Но плату берут энергией и силой. А душу наполнить мы не в состоянии. Ламашту когда-то называли демоном Пустынного ветра. Мы, ее дочери тоже несем в себе этот ветер. Горячий и сильный. Но это лишь воздух. Он улетает , ничего не оставляя взамен, кроме горстки песка. У многих из нас своя «смертельная коллекция»: - сошедшие с ума от страсти мужчины . принявшие красоту и сексуальность лилиту за идеал, незрелые души, ушедшие из жизни мальчики, не сумевшие справиться с тем, что ни одна из нас не будет принадлежать кому-то всецело, только Культу и Великой Матери. Среди нас есть такие, что считают их слабаками, которым не хватило духу пережить встречу с демоницей, но есть и такие как мы, я и Генри, кто заполняет сосуд своей души, или что там у нас вместо нее, чувством вины. Мы – убийцы! Мы убиваем соблазном, но ни одна из нас не в силах изменить собственную природу.
Что же я могла ответить своей сестре? Ничего. Только оплакивать вместе с нею пострадавшую от нас и нашей сути жертву. Я не смогу сказать ей, что все будет хорошо. Потому. Что так не будет. Я не могу посоветовать ей подождать ,пока все это ни забудется как страшный сон потому, что такие воспоминания остаются с нами на всю жизнь и как ты не гони прочь от себя яркие образы, они оседают на дно души под слоем новых впечатлений . Но они вернуться вновь, нахлынув потоком, ломающим выстроенную для них плотину. Не все можно забыть, не все отпустить, не со всем справиться, что бы там не говорили психотерапевты.
Высморкавшись уже раз двадцать в протянутые мной бумажные салфетки, Генри продолжала втягивать носом воздух и я как-то не подумала о том, почему она это делает, снова уткнувшись мокрым лицом в мою шею. Я старалась ее утешить и даже не сразу обратила на это внимание. Но то, что слезы ее просохли , а дыхание стало прерывистым и очень горячим я все же заметила.
Что там говорят об эрогенных зонах специалисты? Что у каждого эти зоны индивидуально расположены? Но только как же тогда объяснить, что один мужчина заставляет тебя изгибаться как лебедь, гладя грубыми руками нежную спину, а другой нет? И почему если губы почти для всех живущих на планете людей и не людей, самая чувствительная зона, то не всякий поцелуй приводит нас в трепет, покрывая мурашками все тело.
Я никогда не смотрела на женщин с сексуальной точки зрения. С Сабриной мы сотни раз спали голыми в одной постели, два одиноких похотливых суккуба! Но мы ни разу не пришли к мысли о вожделении. Для меня Запах женщины приторно сладкий, душный, отдающий привкусом грудного молока -это не тот запах. Даже на мужчинах я не люблю запаха парфюмерии, предпочитая настоящий мужской – подкопченный, прогорклый, насыщенный и глубокий запах его
Что там сделала Генри , водя горячим носом по изгибу моей шеи, осторожно прикусывая кожу на ней, я вам не скажу сейчас, но в тот момент в изголодавшемся, еще не остывшем от изнуряющей жажды по ласкам орденоносца, теле которому я так долго отказывала в насыщении, зарождалось то самое тонкое и сладкое ощущение. от которого горло разрывает стоном желания. Ему это было необходимо. Черт ее знает, о ком думала она, зарываясь пальцами в моих волосах, приминая жаждущие ее поцелуев губы, разрывая до гулкого хруста ткани одежды. Может ей хотелось в эту ночь увидеть во мне свою погибшую Возлюбленную, которую отравил Всемогущий голод, а может быть всех женщин, что побывали в ее постели , не задерживаясь надолго от которых она бежала, боясь снова причинить кому-то нестерпимую боль. А я не думала о Нем. Мне нужна была эта ласка. Меня так давно никто не любил без чар и принуждения, ради меня самой. И я позволила себе забыть о том, что она девушка, а я не сплю с девушками. Она была опытней, а еще она была настойчива и очень активна и я отпустила себя. Я позволила ей руководить моими жестами, расправлять мои бедра так, чтобы ее лоно теснее и сладостнее прижималось к моему, воздействуя на самые чувствительные местечки, чтобы усилить во мне бурю наслаждения. Было что-то невообразимое в этих множественных оргазмах, которые приподнимали меня над постелью навстречу ее возбужденной, трущейся об мою груди и ее неистовому умелому, исследующему все центры удовольствия моего женского сада наслаждений, языку. И, даже когда утомленные и влажные , но невероятно счастливые мы засыпали в ее келье, ни она, ни я не испытывали сожаления о том, что между нами произошло.
Привыкнуть просыпаться в кромешной тьме, я так и не смогла. Безусловно, наши достославные братья Культа озаботили Владыку провести в Обитель электричество. Но долго оно не выдерживало. Пробки выбивало постоянно. Электрик обслуживающий Обитель заработал на бесконечных поломках больше . чем мастер . который чинит наш дорогостоящий лифт. И это только за работу, без молчания. Поэтому электричество. Т.е. генератор использовали крайне экономно. Большую часть времени . здесь горели керосиновые лампы и свечи. Я и Генри , в отличии от многих братьев обзавелись яркими, весьма недешевыми ночниками на батарейках. При свете такого ночника можно было читать. Но даже он не помогал ощутить приближение благословенного утра.
Я проснулась первой. как всегда испытав сожаление . что не могу сощуриться на яркий солнечный свет слепящий глаза через открытые окна. Всполохи от ночника плясали по стенам неравномерно, имитируя пламя камина. Не пойму ,зачем Генри выбрала именно такой ночник, когда в ее келье, также как и в моей был настоящий камин.
Воспоминания о бурной ночи дрожью прокатились по моему телу. Надо сказать, сегодня оно вовсе не напоминало о себе, почти приятной болью там, где обычно немного саднит после активных физических упражнений сексуального характера с мужчиной. Генри спала лицом вниз, спрятав его в складках смятой подушки, и как она только не задыхается, а также маленькую упругую грудь, лишенную округлой полноты, но с твердыми круглыми сосками, так живо реагирующие на мои прикосновения прошлой ночью . Сейчас она больше чем когда-либо напоминала юного мальчика попавшего в сети опытной и коварной соблазнительницы. Разглядывая хрупкий позвоночник, я размышляла о том, что мне сейчас делать.
В Культе я достаточно давно. Не сказать, чтобы правила охоты предписывали нам уходить с места «поедания жертвы», пока она еще не пришла в себя или спит. Но мы все равно всегда поступали именно так. Это избавляло от ненужных неловких объяснений всякого рода. Я привыкла. Другого секса в моей жизни просто не случалось. Так что я давно не просыпалась в постели с тем, с кем приходиться после этого еще и разговаривать. Так что я уже было решила не изменять собственным правилам и ретироваться в собственную келью, чтобы хоть на время избежать общения с Генри и может быть подготовиться к разговору, но не успела.
Она проснулась. Медленно повернув в мою сторону голову. Она открыла один глаз. Что она одним глазом там разглядела в моей готовой к бегству позе и на выражающем целый спектр эмоций лице. Трудно сказать. Она игриво перевернулась на бок, приподнялась на локте и усмехнулась. Я промолчала. На ее лице ясно угадывалось такое знакомое мне выражение : - свершившимся фактом обладания, знания моего тела, каждого его сантиметра. Так смотрит любовник. Этот взгляд должен был принадлежать мужчине. И оттого . что так смотрела на меня она. я смутилась еще больше чем, обычно.