Дочери Медного короля
Шрифт:
Во-первых, хочу тебя заверить, что я действую не по какому-то безрассудному побуждению, а после бессонной ночи, в течение которой я все подробно обдумала. Во-вторых, занятия мои нисколько от этого не пострадают, потому что ты будешь записывать все необходимое, впрочем, я не собираюсь задерживаться больше, чем на неделю. В-третьих, наконец, я не потеряю времени зря, потому что еду для того, чтобы выяснить все на месте, а до этого у меня не будет ни минуты покоя.
А теперь, после того, как я отмела все твои возражения, позволь мне приступить к обещанным объяснениям. Для этого я должна вернуться немного назад.
Как ты уже знаешь из
Отец очень точно характеризует мое поведение после смерти Дороти. (Вполне вероятно, что такой анализ был ему подсказан Мэрион.) Я отказывалась верить в её самоубийство, потому что чувствовала себя в какой-то мере виновной в нем. Но у меня были и другие основания сомневаться. Так, ее письмо, хотя оно безусловно написано ее рукой, как-то на нее непохоже. Обращаясь ко мне, она называет меня «дорогая», тогда как обычно она писала «милая» или «моя милая» Эллен. Мне также показалось странным, что у нее было с собой свидетельство о рождении, она не могла не понимать, что для опознания было бы достаточно студенческого билета. Наконец, а ведь я хорошо ее знала, Дороти была не из тех, кто решается на самоубийство. Но я напрасно пыталась все это объяснить полиции. Мне сказали, что поведение человека, который собирается покончить с собой, совершенно непредсказуемо. Такая убежденность сводила к нулю все мои возражения.
Кончилось тем, что я свыклась с мыслью о самоубийстве Дороти и о моей частичной ответственности за ее смерть. Моя вина казалась мне особенно значительной, когда я размышляла о причине ее поступка: в наше время уравновешенная девушка не кончает с собой из-за беременности, разве что она привыкла полагаться во всем на кого-то, кто оставил ее одну в беде.
Поступок Дороти навел меня на мысль о том, что ее бросили… Она не принадлежала к девушкам, легкомысленно относящимся к вопросам пола. То, что она забеременела, доказывало, что она отдалась любимому человеку, за которого надеялась выйти замуж.
Я вспомнила, что в декабре позапрошлого года Дороти писала мне о молодом человеке, с которым она познакомилась на лекциях по английской литературе. Она уже некоторое время встречалась с ним и чувствовала, что на этот раз это серьезно. Более подробно она собиралась рассказать мне обо всем во время рождественских праздников, но тогда-то мы и поссорились и так ни о чем и не поговорили. Потом, в письмах, она больше о нем не упоминала. Мне даже имя его неизвестно. Знаю только, что они посещали вместе лекции по английской литературе, что он красив и похож на Лена Вернона, одного из наших двоюродных братьев. Следовательно, он высокого роста, блондин и глаза у него голубые.
Этим ограничивались мои сведения и таков был ход моих мыслей, до того как в субботу я получила письмо отца с вложенной
1. — Если ее собственный пояс был в порядке, то зачем было брать точно такой же у Аннабеллы Кох? Слова отца: «по известной ей одной причине», ничего не объясняют.
2. — В день своей смерти, в десять пятнадцать утра, Дороти купила пару простых белых перчаток. (Продавщица узнала ее по фотографиям, помещенным в газетах, и сообщила в полицию.) Однако в ее комнате была обнаружена пара прекрасных фирменных перчаток без единого пятнышка.
3. — Дороти была утонченной, кокетливой девушкой, она всегда заботилась о мельчайших деталях своего туалета. Почему, в таком случае, она надела в тот день старую блузку с большим бантом, тогда как в ее шкафу висела совершенно новая блузка из белого шелка, заказанная специально к этому костюму?
4. — Почему, надев зеленый костюм и коричневые туфли, а также взяв такую же коричневую сумочку, Дороти положила в нее платок бирюзового цвета, несмотря на то, что в ящике ее комода были десятки платков, более подходящих к ее туалету?
Не буду тебе подробно рассказывать о всех моих усилиях, имеющих целью докопаться до правды. Я попробовала установить связь между этими четырьмя предметами. Записала под отдельными рубриками: перчатки, платок, блузка, пояс, но так ни к чему и не пришла. Размер, стоимость, цвет, качество — ни одна из этих характеристик не совпадала. Отчаявшись, я разорвала листок, на котором писала, и легла спать.
Объяснение осенило меня час спустя, да так неожиданно, что я села на постели. Вышедшая из моды блузка, купленные в последнюю минуту перчатки, пояс, одолженный Аннабеллой Кох, бирюзовый платочек… Мне вспомнилось старое английское поверье: на новобрачной должно быть «что-то новое, что-то старое, что-то чужое, что-то голубое».
Конечно, это могло быть совпадением, но в глубине души я не верила в такое совпадение.
Теперь все становилось понятно: Дороти пошла в ратушу не для того, чтобы покончить с собой, а чтобы выйти замуж. Поэтому на ней было — бедная романтичная девочка — что-то новое, что-то старое, что-то чужое и что-то голубое. Она захватила с собой свидетельство о рождении, как доказательство того, что ей больше восемнадцати лет… Несомненно, она была не одна. С ней был тот, кого она любила, высокий, красивый, голубоглазый молодой человек, который посещал вместе с ней лекции по английской литературе.
Что было написано в полученной мной записке? «Надеюсь, ты простишь мне горе, которое я тебе причиню. У меня нет другого выхода». Никакого намека на самоубийство. Она явно имела в виду свое замужество. Ведь она не сомневалась, что отец ее осудит, а я буду огорчена ее молчанием. Но она не могла поступить иначе из-за своей беременности.
Эти соображения, которые мне кажутся вполне убедительными, не заставят полицию ни возобновить дело, классифицированное как самоубийство, ни начать новое расследование по поводу убийства. Вот я и решила сама разыскать этого молодого человека. Как только я получу достаточно серьезные доказательства, подтверждающие мои подозрения, я обращусь в полицию. Героини слишком многих виденных мной фильмов, вообразившие себя Шерлоками Холмсами, рисковали погибнуть, так и не сообщив того, что им удалось раскрыть.