Дочери Рима

Куинн Кейт

— Обращайся в таких случаях к Лоллии, и она купит тебе все, что угодно, — отмахнулся от нее Луций.

— Может, мне найти себе любовника, чтобы он оплачивал мои счета? — разозлилась Марцелла.

— Как тебе будет угодно. Уверен, что ты сможешь кого-нибудь заинтересовать на неделю-другую, — зевнул Луций и собрался уйти. Марцелла бросилась вслед за ним.

— Как ты смеешь вот так бросить меня?! — крикнула она ему в спину, но Луций уже скрылся в другой комнате. Марцелла увидела свое изображение в зеркале: и без того розовые щеки раскраснелись от гнева, глаза сверкали, высоко вздымалась

роскошная грудь. Может, я и не красавица, но есть немало мужчин, которые считают меня красивой, подумала она, отступая от двери, которая захлопнулась у нее перед носом. Я заслуживаю много лучшего, чем он!

— Госпожа Марцелла, — раздался у нее за спиной чей-то голос. Марцелла обернулась и увидела сенатора Марка Норбана. Тот стоял в толпе шумных гостей, явно ощущая себя не в своей тарелке. Марцелла радостно и искренне улыбнулась ему.

— Присоединяйся к компании тех, кто терпеть не может игры, — предложила она. Сенатор Марк Норбан происходил из рода, давшего Риму Божественного Августа. Несмотря на юный для такого звания возраст, он уже успел трижды побывать консулом, а ведь ему всего тридцать три! Да, он определенно достойнее и умнее жалкого Луция. Может, ее муж и на короткой ноге с политиками, зато в обществе ученых мужей он смотрится самым настоящим ничтожеством.

— Как поживает твой сын, Марк?

— Он здоров по крайней мере сейчас, в данный момент.

— Сейчас? Но он же не болен?

— Надеюсь, что нет. Можно позвать к больному лекаря, но нет такого снадобья, которое вылечило бы Норбана от недостатков его характера, — понизив голос, ответил Марк. — Моему отцу посоветовали свести счеты с жизнью.

— Что? — на мгновение отвлеклась от собственных горьких мыслей Марцелла. — Кто посоветовал?

— А как ты думаешь?

Взгляд Марцеллы скользнул по Отону, который громко смеялся чему-то, откинув назад голову.

— Зачем?

Марк пожал плечами.

— Разве это не разумно, отрезать лишний побег от родового древа наследников бога, прежде чем у них созреют крамольные мысли.

— Неужели твой отец?..

— Да именно. Норбаны всегда точны. Вплоть до самого конца.

— Прости. — Никто в Риме не считал, что Отон лучше Гальбы. Марцелла оставила эту мысль в тайниках памяти, чтобы вернуться к ней позднее для более обстоятельных размышлений. В следующее мгновение трубачи возвестили о начале травли диких зверей, и на трибуны в изобилии полетели лепестки роз. — Тебе не следовало приходить сюда сегодня, Марк. Особенно при таких обстоятельствах…

— Но мое присутствие здесь обязательно. Как же мне еще проявить свою лояльность? У меня есть сын, я не должен о нем забывать. — В глазах Марка на мгновение промелькнула печаль. Ему всего тридцать три, но выглядит он гораздо старше своих лет. — Показать на публике свое горе — значит обесчестить себя.

Марцелла почувствовала, что восхищается Марком еще сильнее. Пожалуй, любовная связь отвлечет его от тяжелых мыслей. И она прикоснулась к его руке.

— Позволь мне проведать тебя дома, Марк, — сказала она и легонько сжала перепачканные чернилами пальцы. — Может быть, завтра

вечером?

— Боюсь, что сейчас я не гожусь для общения, — ответил сенатор и, убрав руку, поклонился. — Прости меня, Марцелла. Поскольку я уже приветствовал императора и засвидетельствовал ему свое почтение, полагаю, мне можно удалиться. Сегодня у меня нет настроения присутствовать на играх.

С этими словами он вышел из императорской ложи, Марцелла проводила его взглядом. Что ж, его можно понять. В конце концов сейчас он подавлен. Хочется надеяться, что позднее он будет рад, если найдется плечо, на которое можно будет опереться.

Вскоре вновь прозвучали фанфары. Как долго это еще будет продолжаться? Марцелле загораживал вид какой-то высокий мужчина, который стоял рядом с Дианой. Да, у этой дикарки нет отбоя от поклонников. Они готовы ползать у ее ног, стоит лишь поманить их пальцем.

— … не знаю, что объездчик лошадей делает в императорской ложе, — честно призналась Диана.

— Почему бы ему не быть здесь?

Низкий голос мужчины показался Марцелле знакомым, и она присмотрелась внимательнее. Высокий, лет тридцати пяти-сорока. Широкоплечий, длинные темно-серые волосы. И, самое главное, одет в штаны.

— Твой новый поклонник, Диана? — полюбопытствовала Марцелла.

— Что? Ах, нет, — сделала небрежный жест ее кузина в сторону мужчины в штанах. — Это Ллин. Ллин ап Карадок.

— Ты не шутишь? — рассмеялась Марцелла.

— Что? — не поняла Диана. — Он разводит лошадей.

Мужчина с седыми прядями пригубил кубок. Обычное пиво вместо вина, отметила про себя Марцелла. Не ускользнул от нее и шрам на шее, который мог быть оставлен наконечником стрелы, и массивный бронзовый ошейник.

— Ллин ап Карадок… ты хочешь сказать, Каратак? Каратак?

— Так звали моего отца, — пожал плечами мужчина. Внизу на арену выпустили дрессированного леопарда. Травля начиналась.

— Я помню, что когда-то мне случалось видеть в городе твоего отца, — сообщила Марцелла. Это было время, когда каждая римская матрона считала честью пригласить за пиршественный стол величайшего врага империи, человека, который объединил племена Британии и почти десятилетие вел с Римом войны, но в конечном итоге был взят в плен. Его торжественно провели по улицам Рима в цепях. За воинскую доблесть Каратак получил от императора прощение и удостоился разрешения жить в роскоши в Риме вместе со своими уцелевшими родственниками. За это у него потребовали дать клятву, что он больше никогда не станет предпринимать попыток к бегству. — Жаль, что мне не представилась возможность лично пообщаться с ним.

— Он умер в прошлом году, госпожа.

— Я где-то об этом слышала. Прими мои соболезнования, Ллин, тебя ведь так зовут?

— Да, именно так.

Он пристально посмотрел на нее. Взгляд у него был такой же пронзительный, что и у отца, который Марцелла хорошо помнила. И такие же спокойные и величавые, словно высеченные из камня, черты и плавные, бесшумные движения.

На лице Дианы по-прежнему читалось недоумение. Марцелла наклонилась к ней и что-то шепотом поведала ей на ухо. Диана выслушала и, склонив голову набок, и спросила: