Дочки-матери
Шрифт:
— Вы что, не видите — ребенок больной! — заорала Юля и выдрала Сашку из рук разъяренного водителя. — Он на инвалидности! — почти гордо соврала она, утаскивая мальчика от опасного места.
— Все бы инвалиды так носились! — донеслось до них.
Она вытащила Сашку на тротуар. Усадила на скамейку. Он тяжело дышал, упрямо отворачиваясь. Тогда Юля сгребла его в охапку. Сашка дернулся было, но Юля держала крепко, и тот волей-неволей постепенно обмяк. Шмыгнул носом.
— Говори, зачем побежал. Наврал про брата?
Сашка вновь громко шмыгнул носом.
— А вдруг он не признает
Вот оно что… Юля захлопала ресницами. Да… Ребенок как в воду глядит. Одно дело мечтать о встрече с братом, идти к ней как к далекой звезде, выдумывать себе этого брата. Другое дело встать лицом к лицу.
— Глупости! — строго заявила Юля и ослабила объятия. — Он знаешь, как тебе обрадовался? У него никого нет, кроме тебя. Ему сейчас просто необходима твоя поддержка. А ты ведешь себя как маленький! Как тебе не стыдно?
Сашка помолчал, а потом спросил уже другим, ожившим голосом:
— А зачем ты меня инвалидом обозвала?
— Да ну тебя! — Юля вскочила и шагнула в сторону госпиталя.
Сашка побежал за ней. Юля уже знала дорогу, а поэтому без труда нашла нужный этаж, палату. Но среди одинаково бритых голов она не нашла Андрея. Она почему-то была уверена, что узнает его, а теперь, увидев восемь парней в одинаковых больничных пижамах, растерялась. Все восемь с интересом уставились на нее.
— Кого потеряла, красавица? Меня?
— Проходи, не стесняйся!
На нее посыпались реплики солдат, а она беспокойно вглядывалась в лица.
— Ребята, мне нужен Голубев. Андрей.
— Вот так молчун! Какую девушку сумел охмурить! Тихоня!
— Он в другой палате теперь. Только вас вряд ли пустят, девушка, — объяснил молодой солдатик, оказавшийся к Юле ближе других. — Он после операции.
Медсестра подтвердила предположение солдата. Да, Голубеву Андрею сегодня утром сделали сложнейшую операцию. Делал известный нейрохирург. Теперь Андрей находится в реанимации и к нему нельзя.
— Мы специально ехали… Из Вишневого, — растерянно стала объяснять Юля. — Вот брат его. Они очень давно не виделись…
Медсестра взглянула в Сашино лицо, отразившее всю смесь его острых чувств.
— Можно только через стекло посмотреть. Идемте. Медсестра привела их на верхний этаж, заставила надеть поверх обуви голубые брезентовые бахилы, набросить на плечи халаты. Она подвела Сашку к палате со стеклянной дверью. Там на высокой кровати лежал человек. Руки его, уложенные поверх одеяла, были опутаны проводками. В вену правой руки что-то стекало из колбы, прикрепленной к железному столбику. Сашка никогда не лежал в больнице. Он не видел, как делают капельницу, не сталкивался с понятием “операция”. Прильнув лбом к стеклу, он вглядывался в белое пространство, силясь разглядеть черты лица лежащего там человека. Но видел только прямой нос, коротко остриженную голову и рельефное ухо. Глаза у парня были закрыты, и от этого Сашке становилось не по себе. Ему хотелось, чтобы Андрей почувствовал, что он здесь, рядом, что он стоит за стеной, и… Дальше Сашка не знал, чего пожелать. Он впивался в раненого глазами, страстно желая лишь, чтобы его заметили. На какой-то миг Сашке показалось,
Сашка поднялся на цыпочки, вытянулся, как росток. Губы его шевелились, ему казалось, что Андрей смотрит на него, видит его.
На миг глаза больного будто сосредоточились, увидели что-то за стеклом двери. Лицо тронула улыбка, и глаза вновь закрылись.
— Антошина! Что за безобразие? Почему посторонние в боксе? — По коридору летел врач.
— К Голубеву родственники приехали издалека, — залепетала медсестра, теребя собственную пуговицу. — И я подумала…
Но врач схватил глазами Юлю и Сашку, забыв о медсестре.
— Пройдемте со мной, — бросил он Юле, и она подчинилась. Врач привел ее в кабинет и молча указал на стул. Это был другой мужчина, не тот, что заигрывал с Наташей прошлый раз. Маленького роста, крепкий, с блестящей упругой лысиной.
— Операция, девушка, у Голубева была сложная. У него перебит седалищный нерв, в госпитале его наскоро зашили. Второпях хирург не стал искать нервные окончания. Нам пришлось сделать повторную операцию, соединить нервные окончания. О результатах пока судить рано. В случае Голубева не все зависит от хирурга.
— А от кого? — удивилась Юля.
— От самого больного, деточка. От самого больного. И от его окружения. У него, были затронуты нервные окончания. Нога отвыкла двигаться. Ее нужно разрабатывать. А это процесс длительный. Нужно недюжинное упорство и желание. И помощь близких.
Юля не знала, что сказать. Она видела Андрея один-единственный раз, и он произвел на нее не лучшее впечатление. Поэтому она предпочла промолчать. Слушала врача и задумчиво кивала.
— Все, что от нас зависело, мы сделали. Теперь нужна интенсивная физиотерапия. Сразу после выписки его нужно бы отправить в хороший санаторий. Когда вы сможете забрать его?
Юля открыла было рот, но в это время врача вызвали по селектору. Он развел руками, кивком головы простился с ней и засеменил по коридору к выходу. Юля вернулась к палате. У двери Сашки не было. Она окинула взглядом пустой коридор и про себя ругнулась: “Попьет он моей кровушки…”
Что-то снова толкнуло ее к стеклянной двери палаты реанимации. Она вернулась и сразу увидела Сашку. Он сидел у кровати Андрея и держал того за руку. Андрей по-прежнему лежал с закрытыми глазами. По Сашкиному лицу плавало умиротворение. Юля влетела в палату с намерением отчитать Сашку за самовольство, но, увидев его лицо, осеклась. Только сказала:
— Идем, Санька, нам пора.
— А правда, мы похожи? — расплылся он в блаженной улыбке. Глаза его стали узкими, как у китайца.
— Одно лицо, — подтвердила Юля.
А в это время в Вишневом происходило следующее. К Оленьке и Лерке наведалась Лариса с детьми и предложила растопить печку. Когда уже дрова весело полыхали и голландка начала нагреваться, во дворе отчаянно залаяла собака, и вся компания — Оля, Вовчик, Лера, шустрая Маринка, а за ними Лариса — не сговариваясь, прилипла к окну. У калитки стояли незнакомая женщина и милиционер.