Дочкина свадьба
Шрифт:
Еще на тропинке, ведущей к дому Криницких, навстречу Надежде Борисовне бросилась молодая белая лайка Альма. Она отчаянно виляла хвостом, стелилась по земле, растопырив запыленные лапы, улыбалась черными слюнявыми губами, умильно заглядывала в глаза.
— Здравствуй, собака ты этакая! — Надежда Борисовна растроганно теребила Альму за уши, гладила жесткий загривок, совала руку в горячий ребристый зев. — Как живешь, моя красавица, дуреха?
Эти нежности повторялись ежедневно.
Но лайка была не вправе называться «красавицей»,
Когда-то собака принадлежала ей. Больше того, юридически она и теперь оставалась собственностью Надежды Борисовны. Щенком ее подарил Савиной охотник с Илыча.
Забавный пес устраивал беспорядки в квартире, пронзительно визжал, лаял и очень скрашивал одиночество своей хозяйки. С появлением Альмы в жизни Надежды Борисовны наступила особо светлая необычайная пора. Она покупала молоко от лучшей в поселке коровы. И на этом молоке щенок очень быстро сделался взрослой собакой.
Отправляясь обедать к Криницким, Надежда Борисовна стала брать с собой и Альму. Она даже повысила сумму ежемесячного взноса, и собаку кормили отлично.
Альма скоро уяснила новые обстоятельства. Дом, в котором жила ее хозяйка, был точно таким же, как и этот дом, где живут хозяйкины знакомые. С той лишь разницей, что кормят вкусным обедом не там, а здесь. Зачем же каждый день отправляться к заветной миске в такую даль, а потом путешествовать обратно, если можно лечь и вздремнуть сразу же после обеда?
Вероятно, самой Альме эта собачья логика показалась неотразимой.
Она все неохотней покидала двор Криницких. Когда Надежда Борисовна звала ее с собой, Альма послушно плелась до калитки, а там усаживалась, виляла хвостом, восторженно повизгивала и дальше — ни шагу.
В доме Савиной воцарилась прежняя тишина. Днем и ночью — тишина. Только стучат часы-ходики…
К Надежде Борисовне Альма по-прежнему питала самые дружеские чувства. Она бросалась на улицу, едва услышав знакомые шаги. А потом, когда Савина, отобедав, выходила из дому, Альма провожала ее.
— Ах ты глупая, ничтожная тварь! — говорила Надежда Борисовна, на прощанье терзая гладкую собачью шерсть. — Не скучно тебе здесь?
И Альма улыбалась, весело скалила пасть: «Нет, ничего! Здесь столько всяких людей — совсем не скучно…»
Ближе к вечеру Надежда Борисовна зашла в сельповскую лавочку.
Лавочка эта — единственная в поселке, — помимо своего прямого назначения, была тем местом, где ягшинские хозяйки обсуждали новости дня. Сплетничали, если был повод, а не было — толковали о погоде.
Продавец Мартыныч не возражал против этих ежедневных сборищ, поскольку, как и всякий настоящий мужчина, питал интерес к женским сплетням. Кроме того, каждая из посетительниц старалась оправдать свой приход в лавочку: одной кусок мыла потребовался, у
Как раз в этот прекрасный вечер свежих новостей не оказалось, хозяйки приуныли, и появление Надежды Борисовны оживило обстановку: Савина, не будучи хозяйкой, в лавочку заходила очень редко.
— Здравствуйте, Надежда Борисовна! — со сладостными улыбками сказали хозяйки.
— Добрый вечер, — поприветствовал ее Мартыныч и лег брюхом на прилавок. — Что прикажете?
Надежда Борисовна, близоруко сощурившись, оглядела полки, достала из кармана сторублевую бумажку и сказала:
— Будьте любезны, дайте мне водки.
Хозяйки распахнули рты и замерли. Мартыныч чихнул с перепугу, не глядя потянулся рукой к ящику, потом отдернул руку и тихо переспросил:
— Водку?
— Да, водку.
— Э-э… есть красная водка — вермут! Не желаете?
— Благодарю. Я просила водку, а не вермут. И взвесьте две селедки…
Когда Савина закрыла за собой дощатую дверь лавочки, за дверью забурлило ликование.
Дома вместо обычного черного платья с белым воротничком Надежда Борисовна надела темно-синее с белым воротничком. Распустила перед зеркалом косу и заново заплела, сложила калачиком. Коса была тугая, длинная, седая.
Тут явились гости.
Любкин поклонник сообщил, что зовут его Константином, решительно уселся на стул и принялся изучать комнату: портрет Мичурина, кадки с лимонными деревцами, птичье чучело на шкафу. При этом задранный нос парня действительно напоминал розетку — штепсель втыкать.
А сама Любка, интимно пошептавшись с Надеждой Борисовной, ускользнула в смежную комнату: ей тоже потребовалось заплести косу перед зеркалом, а может, просто из любопытства.
Между прочим, и на Любке было платье с белым воротничком — только коричневое, еще школьное.
Да, Любка была хороша. Это сейчас отчетливо увидела Надежда Борисовна. Собственно говоря, ничего в ней хорошего не было: волосы темно-рыжие, круглое лицо с наличием веснушек, глаза невелики. Но в живой белизне шеи, в застывшем вздохе груди, в этих самых веснушках — точках соприкосновения небесной и земной красоты — воплотилось юное могущество, из-за которого ягшинские кавалеры заикались, теряли головы и не обращали внимания на настоящих красавиц.
— Что это ты вертишься как на угольях? — строго спросила Любка парня.
Константин очень испугался, сказал «ничего», насупился и сидел теперь прямо, как штык. Кажется, он не очень ловко чувствовал себя в незнакомом доме и уж явно предпочел бы бродяжничать с Любкой по темным лесным тропинкам.
«Не пора ли накрывать на стол?» — соображала Надежда Борисовна.
— Давайте пить чай, — объявила она. И тут с очевидным лукавством добавила: — Правда, некоторые молодые люди предпочитают крепкому чаю еще более крепкие напитки.
Парень с подозрением глянул на Савину, покраснел.