Дочкина свадьба
Шрифт:
Башкатов ходил, пожимая руки. Глаза его были по-прежнему красными.
Дмитрий Николаевич закурил тоже, прислонясь к столику с телефоном. Он уже решил, что на кладбище не поедет, — это значило бы потерять весь день, а в институте уйма дел, вспомнить хотя бы ту папку «входящих», куда он даже не успел заглянуть.
Последний долг Зяблову был воздан, и следовало заняться насущным.
Надо было теперь отыскать Лясковца и улизнуть вместе с ним. Но как его сыщешь в этом столпотворении?..
Однако искать не пришлось.
Лясковец
— Какими судьбами? — поразился Царев.
— Буквально следующим самолетом, — объяснил Овсюк. — Только проводили вас — приносят телеграмму… Ей-богу, даже домой заскочить не успел. Прямо на аэродром. А тут еще рыскал все утро, искал венок — тоже, оказывается, проблема. Пришлось без надписи…
За спиной Дмитрия Николаевича прозвенел телефон. Он обернулся, снял трубку:
— Алло.
— Позовите Надю, — сказал в трубке юношеский робкий басок.
— Какую Надю?
Трубка затаила дыхание, потом послышались короткие гудки отбоя.
— Вот так встреча, — все еще не мог прийти в себя от изумления Царев. — Ведь только вчера виделись. Три тысячи километров…
— Двадцатый век! — улыбнулся Овсюк.
— А когда обратно?
— Завтра.
Пребывая в Ясногорске, Дмитрий Николаевич имел удовольствие гостить в доме Овсюка. Там собралась славная компания, был хороший коньяк, добытый неисповедимым способом (в Москве такого не достать), крутили на магнитофоне новейшие песенки Адамо — в общем, он провел там весьма приятный вечер. Безусловно, следовало ответить гостеприимством на гостеприимство. Но успеет ли Женька подготовиться к этой внезапности?
Снова зазвонил телефон.
— Алло.
— Позовите, пожалуйста, Надю…
Голос тот же. Паренек предположил, что ошибся номером, и теперь перезванивает. Явно из автомата — слышен уличный шум. Но какую Надю? И где ее взять? Или Надя — это та самая миловидная девушка, которая прикалывала повязки? Любопытно, что у них тут помещается, в этой комнате, когда обычные дни. «Надю…»
— Послушайте, молодой человек, — с назидательной суровостью сказал в трубку Царев. — Здесь похороны, понимаете? По-хо-ро-ны. Человек умер… А вы — Надю.
Трубка испуганно клацнула.
— Вот что, отец, — Дмитрий Николаевич дружески взял за пуговицу Овсюка. — Нынче в «Арагви». В семь часов. Я закажу столик. — И Лясковцу: — Ты тоже, с супругой.
— Всегда готов, — учтиво склонился Овсюк.
— Пока.
Царев с Лясковцом выскользнули из комнаты, прокрались по залу.
Музыка смолкла. Начиналась гражданская панихида.
Прошамкал микрофон.
— Товарищи, сегодня мы провожаем в последний путь…
Уже у выхода Царев, приподнявшись на цыпочки, посмотрел на оратора.
«Мать-перемать, даже это по бумажке…» — мысленно выругался он.
5
Полдневное солнце
Царев долго жмурился, выйдя из полутьмы траурного зала на этот свет.
Павел Иванович, прежде чем тронуть машину, опустил защитные козырьки.
Они промчались по Манежной площади.
Они пронеслись мимо дома Пашкова, реющего над городом всеми своими тремя этажами.
Им сверкнула навстречу колоннада Музея изобразительных искусств.
Они затормозили перед красным светофором у въезда на Метростроевскую.
Лясковец, сидевший позади, тронул Царева за плечо и указал на боковое окошко.
Рядом с их машиной на тротуаре стояла старуха в черном салопе, в черной облезлой каракулевой шапчонке, с черной же муфтой, свисающей на шнурах, в башмаках с галошками. Типичная арбатская старуха, из тех, которые, все еще в невероятном множестве выползают на белый свет изо всяких Староконюшенных, Спасопесковских, Могильцевских, Каковинских, Зачатьевских и прочих переулков.
Старуха истово крестилась на противоположную сторону улицы.
Царев, чуть отстранив Павла Ивановича, выглянул в другое окошко.
Что за чушь?
На противоположной стороне улицы, в том самом месте, на которое крестилась арбатская старуха, был бассейн «Москва». Дмитрий Николаевич не раз приезжал сюда купаться с Наташкой и Верочкой.
Вровень с землей распласталась громадная чаша, и оттуда, из этой чаши, валил крутой пар. Плотные клубы пара, отделяясь от воды, смешивались, тучнели, наплывали один на другой, громоздились, росли, поднимались в небо, и там, уже вверху, они превращались в округлые купола, позлащенные зимним солнцем…
А старуха все стояла и крестилась на купальный бассейн «Москва».
— Ну и ну, — подивился Царев, хотя он и видывал немало сумасшедших старух.
— Так ведь здесь раньше храм был, Христа-Спасителя, — объяснил Павел Иванович. — Снесли его.
— Невидим град Китеж, — с обычной своей загадочной усмешкой отозвался позади Лясковец.
Двинулись.
— Что, Дмитрий Николаевич, — продолжил беседу водитель, — скоро поедем рыбку ловить? В Пирогово.
— Поехать-то поедем, — вздохнул Царев, — да не скоро. Сколько еще до лета!
— Скоро, — убежденно сказал Павел Иванович. И, помолчав, добавил: — А вот, говорят, на Оке щуку поймали с двумя головами. Щука одна, а головы две… Это как, Дмитрий Николаевич, если разобраться по науке: из-за радиации?
Царев поморщился. Опять эти смежные отрасли! Но ответил:
— Видишь ли, Павел Иванович, то, что с двумя головами — не чудо. А то, что в Оке еще ловятся щуки — вот уж, правда, чудо из чудес!
Обернулся к Лясковцу: оценил ли заместитель?
Заместитель оценил.