Дочкина свадьба
Шрифт:
Он поневоле замедлил шаг. Может быть, и вправду не следовало приезжать сюда?..
«Трам-там-та-там… та-ам-татам-татам-татам… Трам-там-та-там…»
Он ощутил, как гнетущая тяжесть сразу навалилась на его плечи.
Но в это мгновенье бой барабана вдруг сломался, разрушился, а в слаженный аккорд труб врезался фальшивый и дикий звук.
По эстакаде Окружной дороги, расположенной за кладбищем, несся громыхающий состав. Бесконечный состав нефтяных цистерн. Пронзительно сигналил тепловоз.
Царев встряхнулся, распрямил плечи.
Слева, с площадки, отведенной
Он подошел ближе, встал на повороте. Теперь все двигались мимо него, и это было гарантией, что он не упустит Башкатова.
Чередой плыли венки. На красных подушечках несли ордена. Появился гроб — открытый, но поднятый так высоко, что покойника не было видно. Родные. Вот жена Зяблова в черном кружевном платке — ее поддерживают с двух сторон. Следом идет министр, заместители, академик Мазаев, с которым Дмитрий Николаевич стоял нынче в почетном карауле.
Башкатов. Длинный, на голову выше остальных.
Царев шагнул вперед и оказался с ним рядом. Тот посмотрел на Царева, глаза его были по-прежнему красны.
Дмитрий Николаевич почувствовал, как притихшая было злость вновь закипает в нем.
Он полез в карман, вытащил бумагу, которую прихватил с собой, развернул.
— Володя, что это?
Башкатов покосился на бумагу.
— А что?
— Я спрашиваю: что это?
— Как — что?
Они разговаривали почти шепотом, но в тоне Башкатова послышалось раздражение.
Процессия остановилась — впереди произошла какая-то заминка.
Они повернулись лицом друг к другу.
— Ты знал об этом? Визировал?
— Ну, допустим.
— Так как же…
— Товарищи, товарищи, — послышалось сзади.
Оказалось, что процессия снова тронулась и они оторвались от идущих впереди. Догнали.
— И ты согласен?
— Да, — ответил Башкатов.
Царев судорожно глотнул морозный воздух. Он был ошарашен. Он мог ждать чего угодно и от кого угодно — но услышать это от Башкатова? Ведь не далее как три недели назад, когда Царев докладывал ему о результатах применения новой методики на Печоре, тот выслушал все это с нескрываемым удовольствием, восхищенно ерзал в кресле, причмокивал губами…
Царев, понурясь, машинально переставляя ноги, шел в общем потоке людей. Теперь у него был именно тот вид, с которым человеку положено шагать за гробом.
Лясковец был прав. Не следовало ехать сюда. Надо было выждать пару дней, подробней разузнать обстановку, выработать тактику и с холодным сердцем, сжав зубы — в бой… Лясковец был прав. Этот мудрый Лясковец.
Но что же он, Царев, скажет нынче вечером Овсюку? И что Овсюк, вернувшись домой, расскажет людям, с которыми Царев встречался в Ясногорске?
Шествие опять остановилось. Теперь они пришли к месту.
Отсюда, из-за чужих спин и голов, не было видно могилы. Но долговязый Башкатов, что-то разглядев поверх всех, вдруг вполне миролюбиво подтолкнул в бок Царева. И глазами, глазами направил его внимание…
Дмитрий Николаевич увидел чуть в стороне памятник, прочел на мраморе: «Выдающийся русский революционер-демократ, поэт Николай
Башкатов украдкой подмигнул Цареву: дескать, неплох сосед у Зяблова!..
Еще в институте Башкатов зарекомендовал себя среди студенческой братии очень интеллигентным, всесторонне развитым человеком. Поговаривали, что он, вроде бы, даже писал стихи.
Нет, это просто невероятно.
— Володя, — сказал Дмитрий Николаевич, — ты отменишь распоряжение Зяблова. Тем более, что есть повод для пересмотра…
— Оно останется в силе.
— Но почему?
— Потому что ты смотришь со своей колокольни, — а колокольня твоя, извини, мала.
— То есть?
— Одно дело Печора, а другое — Сибирь. Там ваши гениальные идеи нужны, как рыбе зонтик. Сейсморазведка вполне справляется обычными методами. И где ни ткни — нефть… Ты сам это прекрасно знаешь. Обойдемся пока без электроники.
— Пока?.. — вскипел Царев. — А потом?
— Вот потоми займемся.
— Но…
— Тише, товарищи, — обернулся стоящий перед ними человек в бобровом воротнике. — Неудобно, все-таки.
С новой силой взрыдали трубы. Должно быть, опускали гроб. Но отсюда этого не было видно. Маячила лишь фигура гробовщика, взобравшегося на горку вырытой земли, — с лопатой и почему-то в танкистском шлеме.
— Сними шапку, — подсказал Башкатов.
Дмитрий Николаевич сдернул шапку. Он только сейчас заметил, что все вокруг давно стоят с обнаженными головами, потирая мерзнущие уши.
— И еще одной детали вы не учли, братцы, — тихо, но язвительно продолжил Башкатов. — Согласно требованиям, электронно-вычислительные машины должны иметь постоянную загрузку на две с половиной смены. Семнадцать часов в сутки. А всю вашу цифирь они прожуют в полчаса… Кто ответит за простои? Ты? Или я?
Он уже говорил «я».
Похоронный марш оборвался. Траурная церемония подходила к концу. Оркестр заиграл гимн.
Башкатов вытянулся во весь рост. Царев застыл в молчании…
Будто бы сам он, Царев, не знал этого! Когда он, Царев, прилетел в опытную партию на Печоре и заявился прямо в зал, где стояла новехонькая ЭВМ, он обнаружил, что машина работает вхолостую: она басовито гудела, светилась цветными глазками, а операторы подле забивали «козла» — они, стервецы, просто грелись у компьютера, как у печки…
И не раз доводилось ему же, Цареву, читать объявления в столичной «Вечерке»: дескать, продается организациям машинное время электронно-вычислительной станции… продается время… Бред.
Значит, прав был по-своему Зяблов, избавившийся теперь навсегда от земных хлопот? И, значит, прав Башкатов, который заранее вот решил поберечь себя от хлопот излишних?
Или же все-таки прав он, Дмитрий Николаевич Царев, правы они — Овсюк и те очкастые, коротко стриженные ребята из Ясногорска, которым он выложил на стол, может быть, завтрашнее, но уже сделанное дело, и они тотчас жадно въелись в него, как в хлеб насущный — даждь нам днесь!..