Дочкина свадьба
Шрифт:
Телеграмму Таисья доставила в сельсовет. Открытку с надписью «Привет из Кисловодска» — бабке Туркиной, у которой дедка — объездчик заповедника — на старости лет повадился ездить на курорты: хоть на грязи, хоть на кумыс, — лишь бы бесплатная путевка. Извещение от «Книги — почтой» Таисья вручила Ефиму Давыдовичу, фельдшеру, и он опять стал божиться, что давно бы уехал из Усть-Уньи куда-нибудь поближе к культурным центрам, если бы мог увезти книги, которых у него набралось больше, чем в районной библиотеке.
Пачку газет Таисья отнесла в правление колхоза «Сила». В правлении, в самом углу,
— Порядок.
Это означало, что в данном номере газеты колхоз «Сила» никак не упоминался.
Налегке, чуть раскинув руки, сбегала Таисья по крутой тропе. Уродилась девушка длинноногая, с тонкими щиколотками, неширокими бедрами. Еще и красы — бронзовая прядка на лбу и короткий решительный нос.
Вот снова почта: стоит над берегом изба в три окошка. Крыша согласно печорскому уставу изогнута коромыслом. Крыльцо с петухами, резными столбами. А на ступеньке сидит все тот же человек, подоткнув кулаком бороду, растопырив сапоги. Видно, настырный товарищ.
— А вы ждете кого? — осведомилась Таисья. — Или просто так… загораете?
— Я денег жду, — глухо ответил человек. — Мне должен быть перевод из Верхнепечорска. Самсонову… Я в командировке, понимаете?
— Понимаю, — сказала Таисья. — Тут недавно тоже один командировочный, из райзага, что ли, неделю водку пил. А как вконец пропился, на последний трояк пришел телеграмму подавать: «Высылайте двести под отчет…» Только никаких ему денег не прислали. На барже уехал.
Человек решительно встал. И только теперь, на свету, лицом к лицу, Таисья поняла, что человеку с бородой от силы лет двадцать пять. Ни бороздки на обветренном лбу. Скулы румяные, а глаза чисты. Очень чисты и в данный момент очень холодны.
— Знаете, а мне наплевать на этого вашего из райзага. Я из другой организации. И вообще…
Скулы Самсонова заалели еще ярче, он махнул рукой и опять уселся на ступеньку.
Сочувствие тронуло Таисьино сердце. Отпирая замок, она очень вежливо сказала:
— Рублей десять могу вам одолжить из своих. Или молока кипяченого, хотите?
Но тут же гневно сдвинула брови: Самсонов, услышав ее слова, как-то странно квохтнул, повалился на ступеньки и стал умирать от смеха. Даже крыльцо затряслось от этого хохота, а глаза, когда их открыл Самсонов, были полны веселых слез.
— Спятили? — поинтересовалась Таисья.
И вошла в избу. Самсонов зашел следом. Теперь, когда между ними оказалась дощатая перегородка, Таисья опять приняла вид строгий, а Самсонов посерьезнел. Он сел на скамью, расстегнул полевую сумку, добыл из нее какие-то бумажки и стал объяснять:
— Понимаете, я из партии. Геологическая, на Унье… Я везу керны. Это — как бы вам объяснить? — столбики пробуренных пород. В общем, камни. Двенадцать ящиков. Полтораста километров везли на лодках. Теперь нужно грузить на пароход. И расплатиться нужно — за лодки, за погрузку. Люди на берегу ждут, им домой возвращаться… Из партии радировали в контору, чтобы перевели деньги сюда. Две тысячи. Телеграфом…
Таисья тихонечко присвистнула:
— Телеграфом?
— То есть как? — заволновался парень. — Вы же при мне телеграмму принимали?
— Принимала. Так то телеграмма. От руки записать можно. А для телеграфного перевода нужен аппарат, который сам на ленту принимает. А его здесь нет.
— Значит…
— Значит, привезут ваш перевод пароходом, с почтой.
— А когда пароход?
— Ночью «Достоевский» вверх прошел, завтра утром здесь будет, сутки до Верхнепечорска, сутки с половиной обратно. Если на мель не сядет — спала вода…
Глаза Самсонова смотрели на Таисью с отчаянием, с укоризной, будто она, Таисья, была повинна в том, что нет в Усть-Унье телеграфного аппарата, а Печора рано обмелела.
— И ничего нельзя сделать? — спросил он тем тоном, которым спрашивают, когда ответ известен заранее.
— Ничего.
Самсонов встал и побрел к двери, забыв девчачий берет на скамейке.
Равнодушным взглядом проводила Таисья его ссутулившуюся, беспомощную спину. Но, увидев в окошке молодую физиономию, сердитую и хмурую, поросшую неюношеской бородой, Таисья второй раз прониклась сочувствием. Сердитых людей она предпочитала остальным и верила им больше, чем добрым.
— Алло! — забарабанила Таисья по стеклу. — Идите сюда! Сюда, говорю!..
Самсонов вернулся.
— Как фамилия начальника вашей конторы? — сдвинув брови, спросила Таисья.
— Солодов… А что?
— Ничего. Подождите.
Таисья крутнула ручку телефона и сняла трубку.
— Курья-а… Курья!.. Раечка? Здравствуй. Кедровка у тебя на линии? Соедини, пожалуйста… Ничего, все по-старому… Замуж? Ох, была нужда… Соединяешь? Алло, Кедровка… Кедровка-а!
По телефону Таисья разговаривала совсем иным голосом, чем обычно, — распевным, гнусавым. Вероятно, такой голос предписан всем телефонисткам специальной инструкцией. А сейчас, когда на линии должна была появиться Кедровка, в голосе Таисьи послышались зловещие нотки: вся Печора знает, что кедровская телефонистка — сущая язва.
— Кедровка? Соедините с Верхнепечорском… А я говорю — соедините!.. Ну и что с того, что не мое время? Может, у меня землетрясение. И не выражайтесь на линии… Даешь? Ну, давай, — облегченно вздохнула Таисья и, прикрыв ладонью трубку, добавила: — Корова!..
Потом, не отрывая ладони, зашептала:
— Как учреждение называется? Номер телефона?.. Алло, Верхнепечорск? Девушка, давайте два тридцать четыре… Кто это? Товарищ Солодов? Из Усть-Уньи звонят, из агентства связи. Здесь ваш товарищ находится, Самсонов… Ну да, Самсонов! Ему за лодки расплачиваться, а деньги вовремя не перевели… Ладно, оправдываться перед ним будете. Слушайте, что я говорю. Созвонитесь сию же минуту с управляющим банка и председателем райпотребсоюза. Ясно?.. Внесите две тысячи рублей на счет райпотребсоюза. Понятно?.. Дайте заверенную телеграмму, записывайте текст: «Усть-Унья, магазин сельпо. Собянину. Выдайте две тысячи рублей Самсонову, имя и отчество…» Три подписи — ваша, председателя райпотребсоюза, управляющего банком. И гербовая печать. Запомнили? И сделать нужно сейчас же!.. Что?.. Почтовый агент Корычева. Привет!..