Додекафония
Шрифт:
– Да к клиенту на Люсиновскую забежал, теперь обратно на работу…, – начал Сашка и тут же отвлекся, – ты где такой раритет достал? – спросил он, кивая на гитару.
– «Играючая!» – охотно подметил Генка и провел пальцами по струнам.
– Ей бы лады поменять, – хмуро добавил Сашка, – дребезг уши режет.
– Ну ты как всегда! – рассмеялся Генка, – давай-давай рассказывай, как сам? Чего там у тебя за клиент?
Сашка уместил семилетку, минувшую с выпуска в несколько фраз: пока не женился, как и мечтал открыл гитарную мастерскую и годы эти прошли по большей части спокойно и размеренно. Генка на расспросы о себе отвечать не торопился и ограничивался многозначительным: «то тут-то там».
Сашка еще недолго поболтал с ним и, распрощавшись побрел к
– Саня! – окликнул его Генка, – подсасывай в «Завал» в эту пятницу, не забыл еще про него? Отвиснем, пивка дерябнем. Там кого попало пускать не будут: скажи, что со мной.
– Постараюсь!
* * *
В пути Сашка осознал, что так и не спросил Генку как он оказался именно в том переходе, да еще в разгар рабочего понедельника. Можно предположить, что в нем тоже теплились грезы о студенческой юности, но место для выступления он выбрал не самое подходящее. Людей там ходило мало; кто к метро, кто в офисы или за визой в посольство, разве что студенты остановятся послушать, да и то скорее всего задарма. Куда практичней пройти чуть дальше: в переход через Ленинский проспект, где публики в любой час хватает. Впрочем, размышлял недолго – Генка всегда слыл неусидчивым шустряком с множеством неимоверных идей чем заняться; он даже разговаривал всегда громко резко, будто постоянно куда-то торопился. Он и раньше выступал в переходах и на улице – было бы не удивительно встретить его даже на Красной площади в ансамбле с каким-нибудь балалаечником или аккордеонистом.
До конца дня Сашка ностальгировал: раскопал на домашнем ноутбуке старые фотографии и с трепетом вспоминал истории с ними связанные. На одном оцифрованном снимке с полароида, невесть как затерявшемся среди ярких студенческих гулянок, он еще сосем маленький с широкой невинной улыбкой стоял посреди хоккейной коробки с резиновым мячом в руке. Те счастливые времена он помнил смутно, больше по рассказам родителей.
Глава 2
Родители часто вспоминали как в ночь, когда он появился на свет, в палате по радио пел Челентано. От голоса эксцентричного итальянца шумный младенец тут же затих и замер, недоумевая что за странные звуки раздаются в этом новом, но все еще темном мире?
Следом полились «Капли дождя» Шопена и едва прелюдия перетекла в мрачную часть как радио зашипело и стихло. Сашка вновь разрыдался. С тех пор музыка стала чуть ли не единственным что могло его успокоить: будь то нежная колыбельная мамы, величественная симфония или развеселая песня под гитару. Он замолкал, и навострив крохотные ушки, слушал, пытаясь разгадать неведомый замысел композитора.
В шесть лет, насмотревшись на сверстников, упросил родителей отдать его в музыкалку – учиться на гитаре. Уже постарше выклянчил еще и частные уроки на пианино. Родители потакали, но до тех пор, пока не решили, что они слишком затратны для семейного бюджета; а чрезмерное увлечение музыкой скорее всего ни во что в будущем не выльется, даже несмотря на то, что учителя отмечали его талант и отменный слух. После этого Сашка на долгое время забросил пианино и полностью переключился на гитару.
В студенчестве, когда денег не было и играть приходилось на ветхих инструментах, купленных с рук, увлекся их ремонтом, а затем и изготовлением. Столярные навыки перенял у папы – тот был большим умельцем по дереву. После учебы три года проработал инженером в ИТ-компании, скопил денег; но вскоре бросил попытки сделать карьеру в скучном ремесле и устроился учеником к гитарному мастеру. Проработал у него два года почти за копейки, набрался опыта пока наконец не отважился открыть свое дело. Удачно арендовал дешевую коморку в промзоне неподалеку от дома и обустроил там мастерскую. Первыми клиентами стали жильцы близлежащих домов, привлеченные объявлениями на столбах, и в почтовых ящиках. Постепенно заработало «сарафанное радио» и клиенты стали обращаться
Планов на развитие хватало: для начала подыскать помещение побольше и поприличнее – куда нестыдно приглашать клиентов, нанять помощников; развернуть рекламу в соцсетях; пригласить музыкальных блогеров для интервью; а главная мечта – повысить мастерство в изготовлении гитар на курсах в испанской Гранаде. Но на перемены нужны деньги и свободное время чтобы хорошенько все спланировать. Новый бизнес хоть не приносил серьезной прибыли, но пока хватало на жизнь Сашка что-либо менять не рисковал.
* * *
Все свободное от работы время проводил дома: в квартире что досталась после размена родительской трешки; сам переехал из Новокосино в южный Реутов, родители вернулись на север Москвы, где в свое время выросли.
Одну из комнат обустроил для занятий музыкой – так ее и называл: Музыкальная комната. Там хранились коллекция из пяти гитар, скрипка (впрочем, на ней он не играл, а на стене она висела для антуража) и наконец старое немецкое пианино что осталось от прежних жильцов. Те бросили эту искалеченную громадину, но Сашка ее выходил: заделал сколы с трещинами; поменял сломанные клавиши; снял ржавчину с подсвечников; перекрасил и заново покрыл лаком.
Сашка уже со школы что на пианино что на гитаре играл виртуозно, но практиковаться не прекращал. Упражнялся часами, порой помногу раз повторял отдельные фразы, оттачивая до совершенства. Он был неизлечимо зависим от музыки: если хоть несколько дней не притрагивался к клавишам или струнам – пальцы начинали зудеть, возникала нервозность точно у заядлых курильщиков, оставленных надолго без сигарет.
Музицировать мог днями напролет, но с куда большим наслаждением вечером, непременно в полутьме, когда комната пуста от посторонних звуков, и никто не беспокоит. Как ни странно, в нем всегда таилась какая-то болезненная нужда в домашней тишине; не выносил даже тиканья часов по ночам (оттого механических часов в доме не держал). А порой тревожил не сам шум, а скорее его природа: он мог с почтительной для соседей громкостью играть на инструментах, слушать музыку или телевизор, но шум посторонний раздражал до омерзения: навроде излишне звонкого смеха за стеной, топота сверху, или приспичило вдруг кому-то прибить картину или не с того ни с сего передвинуть шкаф, что стоял годами, никому не мешая.
Каких-либо конфликтов Сашка избегал и только в мыслях представлял разговор с беспокойными соседями. Речь всегда была пламенна поучительна; но с языка так и не слетала, оставаясь где-то там на кончике. За кротость в общении друзья часто звали его малоразговорчивым тихоней что, впрочем, его нисколько не смущало; сам себя он таковым не признавал, а попросту предпочитал не сотрясать воздух болтовней без особой на то нужды; несокрушимая сдержанность и неумение ругаться, скорее помогали сохранять внутреннюю умиротворенность и чувство комфорта.
К слову, человек начал путь к комфорту задолго до него – еще с первобытных времен, когда заглянул в пещеру чтобы укрыться от дождя. Со временем в пещере появились зачатки уюта, обустроился очаг, место для хранения пищи и каменных орудий. Все эти тысячи лет человек непрестанно совершенствовал свое жилище: пещеры сменились лачугами, затем домами, а после и монолитными небоскребами, пришедшими на смену ветхим панелькам и пятиэтажкам. Оставалось загадкой: отчего за все эти тысячи лет эволюции человек так и не научился строить комфортное жилье? Отчего в новых домах, построенных по последнему слову архитектурной мысли, такие тонкие стены что ткни пальцем – дыра останется? Частые размышления ответа так и не принесли – от лишнего шума Сашка спасался наушниками; в Музыкальной комнате поставил хорошую звукоизоляцию, что бы не мешали ему, и сам он несильно тревожил соседский покой своей игрой.