«Додж» по имени Аризона
Шрифт:
— О-о, это есть очень долгая и очень интересный и захватывающий история…
— Ничего, — говорю. — Послушаем. Тем более если она такой «интересный и захватывающий».
Выяснилось, что был шевалье членом тамошнего подполья, этого… движения Сопротивления. Ну и замели их. Помариновали в местном гестапо, потом в вагоны — и нах Остланд. То ли в Польшу, то ли в Восточную Пруссию.
До места они, правда, не доехали — угодили под авианалет. Ну и в вагон их, судя по всему, прямое. Что с другими стало — неизвестно, а сам Жиль здесь очутился.
— Сначала
— Ну… а потом, что? Переубедили?
— О да. Очень убедительно переубедили.
Ну-ну.
— И вот я стал рыцарем при дворе принцессы Дарсоланы, — продолжает француз. — И знаешь, что самое удивительное, Серж? Я здесь счастлив. Да-да, не удивляйся. Особенно теперь, когда ты сообщил мне эту прекрасную новость про мою Францию.
— Так-таки ни о чем не жалеешь?
— Нет, Серж. Очень-очень редко… Вам, русским, знакомо это чувство — нос-таль-жи, тоска по дому. Пройтись по полям, по берегам Луары, зайти к старому Рене. Услышать колокольчик… Первое время мне постоянно казалось, что я слышу колокольчик. Представляешь, Серж, я десять лет прожил на втором этаже в пансионе мадам Сен-Симон и почти каждое утро просыпался оттого, что внизу, в лавке, кто-то из посетителей звякал колокольчиком. Да. Чаще всего это был дядюшка Жорж, который приходил за табаком для своей трубки.
— Слышь, шевалье, а кем ты до войны был?
— О, до того, как пришли боши, я был очень-очень тихий, скромный буржуа. Маленькая мастерская, на паях… Теперь Жан будет в ней полным хозяином…
Забавно, а я уж подумал, что у него и в нашем мире какой-никакой замок был. Дворянин все-таки. Хотя, с другой стороны… и д’Артаньян тоже в юности каждому лишнему су радовался.
— А мы делали в ней автоматы, — продолжает француз, — у нас был английский чертеж… «Стэн»… Боже, из чего мы их только делали!
— Вот это оно? — уточняю.
— Да, этот я собрал уже здесь. Вот, посмотри.
Слышать я про эти «стэны» уже слышал, а вот в руках держать пока не доводилось. Говорили, что прицельность у них ни к черту — пули как из шланга хлещут, дальше тридцати метров уже и в танк не попадешь, да и ненадежный. Хотя технологичность, конечно… Если этот Жиль даже в местных условиях сумел производство наладить.
— А ты его, — спрашиваю, — один такой свинтил или как?
— Всего пятнад… нет, шестнадцать. Есть детали, нет самой важной — пружины.
— Ага. Кстати, — говорю, — автомеханик. Глянешь потом на наш автопарк. У нас тут два грузовика стоят, пропадают — полуторка и «Студебеккер». Может, с них чего натрясешь.
— О, авто… — Жиль, похоже, опять в эту свою нос-таль-жи ударился. — После войны мы собирались построить новый гараж, для грузовиков. И купить новые станки. Да. После войны.
Надо же, думаю, интересные люди. Кто что на после войны планирует, а они — новый гараж.
Я тоже, помню, как-то,
Черт, думаю, а и в самом деле, Малахов, что ты после войны делать будешь? Даже здесь.
У меня ведь за плечами — десять классов, да три года окопов. И все, что знаю, — война научила. Сначала выживать, потом воевать, ну а затем уж и побеждать.
А в мирной жизни… Ну что толку, что стреляю я из всего, что стреляет, рву все, что взрывается, и мины на ощупь разминирую. Понадобится-то другое. Взрывчатку, например, вытопить, это я додумался, а вот приспособить мотор от грузовика, чтоб электричество на замок давал — нет. Мысли все не в ту сторону повернуты. Да и физику всю школьную уже, наверно, десять раз позабыть успел.
Да уж.
Ладно, думаю, в конце-то концов, пока и те умения, что есть, очень даже к месту. А там посмотрим.
Тут дверь столовки в сторону отлетела — Аулей заходит. Ну, мы из-за стола повыскакивали, вытянулись «смирно».
— Эй, — шепчу, — это и есть господин барон.
Жиль вперед вышел, отсалютовал на свой, французский, манер и свиток протягивает:
— Барону Лико от герцога.
Аулей свиток взял, печать сорвал, развернул, глазами сверху вниз пробежал — а я и не думал как-то, что он так ловко читать умеет, — замер на секунду и начал аккуратно так обратно скатывать.
— Передайте герцогу, что все будет исполнено.
Эге, думаю, чую знакомый запах паленого. Похоже, все ж таки не подштанники будем пересчитывать — больше на боевой приказ смахивает.
— Позвольте отправляться?
Аулей кивнул. Жиль снова береткой махнул и вылетел наружу.
Ну вот, думаю, встретил, называется, земляка. Ни поговорить толком не успели, ни попрощаться по-человечески…
— Арчет, — командует Аулей. — Срочно найди отца Иллирия. И…
Только бы не рыжую, думаю! Вот только ее мне и не хватало.
Похоже, Аулей так же подумал.
— …Сюда его.
— Слуш… — Арчета опять ветром сдуло. А я остался.
Аулей по столовке взад-вперед прошелся. Остановился, искоса так на меня глянул, снова прошелся.
Да уж, думаю, задание, похоже, еще то. Когда командир вот так на тебя поглядывать начинает — мол, и хочется ему, и колется, и спиртику хлебнуть, и под трибунал не угодить, — значит, дело такое, что либо ты об него зубы обломаешь, либо оно об тебя. И никак иначе.
А Аулею-то еще сложнее. Подчинять меня ему никто не подчинял, формально, в смысле, по уставу, с приказом об откомандировании, и тэпэ — ага, подсунули бы нашим штабным писарям такой приказ, тут-то бы им, бедолагам, и настал бы полный и окончательный… Да и местную эту присягу вассальную я приносить пока не собираюсь — хватит с них и Трофима. Он, как я поглядел, чуть ли не первый богомол на деревне — каждую зорьку в часовню чешет, прямо как в родном колхозе на собрание.