Догони свое время
Шрифт:
Почему старая рига не сгорела от наших замусоленных окурков, непонятно и загадочно. По всем статьям она давно должна запылать красным пламенем, а вот не сгорела. Наверное, мальчишеский Бог не позволял это сделать, а то где бы пряталась от строгого взрослого глаза неугомонная бондарская ребятня.
Там у нас с другом тоже было своё насиженное место, и, немного повздыхав об утраченной девичьей чести своей подруги, мы не сговариваясь, отправились на край села. Додумывать: куда бы мог деться дядя Саша Богомол? После того вечера он как в омут спрыгнул,
А между тем слух катился впереди нас, и при дороге встречные бабы смотрели недобрыми глазами, и, жалея «несчастную сиротку», грозились посадить нас в тюрьму.
Что делать? Они по-своему правы. При таком раскладе от возможности попасть в колонию отмахиваться было нельзя. Всякое может случиться, когда мальчишеский Бог глаза смежит…
В замшелой просторной полутьме бывшей колхозной обители из перетёртого вороха старой соломы, по-собачьи, с коротким взвизгом метнулась в дальний угол длинная тень, похожая на силуэт Богомола, и растворилась в мышином писке.
– Он! – толкнул меня в бок Валёк. – От милиции прячется.
– Дядь Саша, это мы! Не пугайся! Зашли покурить сюда, – крикнул я, неизвестно почему робея перед этой всполошённой тенью. – Мы в милиции против тебя ничего не говорили!
Богомол, руками и ногами путаясь в соломе, так же по-собачьи преданно подполз к нам.
То ли от холода, то ли от страха и от неотвратимости содеянного, зубы его клацали так, что, казалось, вот-вот будут высекать искры.
– Мальчики!.. Мальчики, спасите меня!.. Вы малолетки. Вам ничего не будет, а меня повяжут! Её Богу, захомутают! За «красную шапочку» на зоне мне кранты! Опидорасят!
– Это что ж мы на себя наговаривать будем? Не, я не могу!.. – потянул мой друг, упав в копну трухлявой соломы.
Я тоже отрицательно замотал головой, вспомнив тяжёлый нрав своего родителя. За такие проделки моё представление о наказании терялось за гранью рассудка.
– Да меня отец убьёт! – только я мог и вымолвить.
– Ребята, дорогие, мне же труба! – елозил у нас в ногах дядя Саша.
Вот теперь-то, стоя на четвереньках, он был точно похож на богомола из учебника по зоологии. Узкая маленькая головка его на коричневой и тощей, как засохшая ветка, шее, бестолково дёргалась, выражая крайнюю степень отчаянья.
– Курить есть? – миролюбиво спросил Валёк.
– Есть, есть! – обрадовался дядя Саша. – И выпить есть! Вот! – он подтянул к себе уёмистый вещевой мешок набитый всякой всячиной, и, покопавшись, достал бутылку водки и, с колесо от детского велосипеда, круг до невозможности пахучей колбасы.
– Берите! У меня ещё есть! – погладил Богомол пузатую холщевину мешка.
Не удержались. Выпили вдвоём с Вальком.
Богомол от водки отказался. Сказав, что козе не до плясок, когда хозяин нож точит.
Вкус водки резкий и ещё не совсем привычный для нас, с первого раза отбил всякую охоту повторить, но мы, не потеряв ощущение полноты жизни, навалились на колбасу, разрывая
Через минуту мы уже беспечно покуривали на соломе, глядя на сгорбленного, как будто переломанного в пояснице дядю Сашу.
Он сидел напротив, всё время сморкался, вытирал тыльной стороной ладони красные веки и унизительно поглядывал на нас, с готовностью выполнить любое наше желание.
За растление малолетней, Богомолу грозил неоглядный и верный срок размером в десяток лет. Мы это уже достаточно понимали и по-своему жалели дядю Сашу, не доходя умом, что перед нами сидел настоящий маньяк и педофил, которому самое время отвечать по закону.
А в то время закон был по-настоящему неотвратим.
Детский разум наивен и непоследователен.
– А что? – говорит Валёк. – Возьму всё на себя. Скажу, что она сама согласилась.
– Скажи, скажи! – закричал исступлённо Богомол, – Я тебе денег дам. Вот, на велосипед собирал, бери! – он вытащил из кармана несколько бумажек и стал совать другу.
– Не, – сказал Валёк, – деньги – это зло. Ты нам лучше расписку напиши, что в любое время будешь исполнять все наши желания. – Идёт?
– Идёт, идёт! Об чём разговор? – несказанно обрадовался Богомол. Все двери для вас открыты! Возьми деньги!
– Подкуп карается по закону, – строго посмотрел на дядю Сашу мой неподкупный друг, и, вытащив из кармана сложенную тетрадь, вырвал из неё лист бумаги. – Пиши! – протянул его Богомолу.
Тот трясущимися руками что-то долго писал, сморкался, опять писал, и что-то не дописав, бросил:
– Да я вас на руках носить буду! При чём здесь бумага?
– Вещественное доказательство, – вставил я.
От таких слов Богомол даже застонал весь и передёрнул плечами:
– Ну, скажешь тоже… Прямо – прокурор!
– Так уж и пошутить нельзя! – поднял я листок и разорвал на мелкие клочья.
Решение было принято.
То ли милиция не стала докапываться до истины, чтобы не портить показатели района с правонарушением, то ли этим правоохранителям было всё «до лампочки», но в признание моего друга поверили сразу. Особенно поверили на педсовете, по единогласному решению которого Валёк был вновь исключён из школы и уехал к бабушке, получать среднее образование.
Нашего друга дядю Сашу вычислять не стали, и он остался при своих интересах: крутил кино и наслаждался живыми картинками из той замечательной книги, которую мы ему так опрометчиво подарили. Захаживать к нему в кинобудку теперь было некому: Валёк отправился в ссылку к «няне», а у меня после отцовской разборки появились другие интересы.
8
…Пока Валёк за столом увлечённо живописал мне морские пейзажи и корабельные нравы, та давняя школьная история снова ожила в моей памяти, но не разрешила до конца загадку характера моего друга. Сказать, что он это сделал из жалости к Богомолу, нельзя, он его презирал так же, как и я. Сказать, что это было бравадой?.. Как знать?