Догони свое время
Шрифт:
– Суть в том… – начал было я, пытаясь объяснить хозяину, что, мол, язва у меня открылась, да и не пью я так часто.
– Суть в том, – тяжело постучал по столешнице согнутым пальцем Жоржик. – Вся суть, откуда бабы ссуть, – и посмотрел на меня глубокомысленно и с убеждением, что он безусловно прав в своём философском толковании истины. Разлил по гранёным стаканам водку. – Держи!
Я взял стакан, соображая, как бы его осилить.
Жоржик подхватил заскорузлыми пальцами прямо из скворчащей сковороды кусок капающего разогретым жиром мяса и бросил в рот. Пожевал, пожевал –
– Рванина! Доспеет, в самый раз будет. Посиди, не пей пока! У меня на этот случай смалец особый имеется. Смалец уважаешь? Хор-рошая штука на закуску!
Я посмотрел на пустой стакан. Как-то незаметно я его уже опорожнил. Ну что уже, можно и смалец. Пробовал когда-то эту хохляцкую закуску у родственников жены, они, хоть и россияне, но все украинцы из-под Харькова.
На столе появилась пол-литровая банка с топлёным салом, уже распустившимся от домашнего тепла, расслабленное, как топлёное масло. В густоте массы золотились ноготки жареного лука. Самая первейшая закуска. Намажешь на хлеб – и ты в раю. Хороший смалец!
Конечно, пить, не закусывая – последнее дело! И я выхватил из рук Жоржика порядочно очерствевшую горбушку, густо покрытую этим самым смальцем.
Такой закусью меня при наездах всегда угощал тесть, настоящий хохол, у которого смалец и сало находились на столе при любом раскладе и в любое время, если время, конечно, позволяло.
После хорошей порции водки о вкусовых качествах сделанного на скорую руку бутерброда говорить нечего. Нормальный вкус, правда, слегка сладковатый, наверное, от обилия жареного лука. А так – ничего. Правда, на настоящий смалец вроде и не похож, но водочный осадок во рту отбивает напрочь. Нормальная закуска.
– У-у! – только и смог я произнести.
– Ну, как? – почему-то с пристальным любопытством спрашивает хозяин, опрокинув в один размах свой стакан и примериваясь к банке: как бы поудобнее омокнуть в смалец ломоть хлеба величиной в ладонь. Кусок не пролезает в горловину. Жоржик взял узкую алюминиевую ложку и стал вычерпывать содержимое банки прямо в рот, причмокивая от удовольствия толстыми жирными губами.
– Хороша ежатинка, полезная!
– Какая медвежатина? – не расслышал я. – Откуда здесь медведи?
– А-а! – махнул рукой Жоржик и опять двумя пальцами полез в скворчащую и булькающую сковороду. – Вот теперь – как раз будет!
Сковорода, отплёвываясь жиром, уже стояла передо мной на столе.
– Давай, закусывай! – потом, бросив взгляд на бутылку, Жоржик спохватился. – Что-то мы и не пьём вовсе? Между первой и второй надо чтоб муха не пролетела!
Пить не хотелось, но от жареного мяса идёт такой одуревающий запах, что отказаться невозможно: «Чего там, – успокоил я себя, – со второго стакана тоже не упадёшь, да ещё под такую закуску».
Соединили стаканы. Развели стаканы. Выпили. Противный тепловатый вкус алкоголя тут же растворился в сочащемся куске мяса. Хорошая закуска. Хозяин хороший. Сидим, покуриваем. У Жоржика глаза стали наливаться болотной влагой, а так – ничего, трезвый пока. Пошарил на ощупь в столе и вытащил большой флакон:
– Не боись! Пить ещё будем. У меня про запас завсегда спиртяга
Я в отчаянии замахал руками:
– Что ты? Что ты? Хватит!
– Хватит губы лохматить, а то мать захватит! Пей, когда от души угощают! – и сделал такое звериное лицо, что я снова приземлился на табурет.
Осилить третий стакан мне не удалось. Жоржик, вероятно, забыв про меня, выхватил из какой-то щели нож, и, качаясь, пошёл к двери.
Видя такое дело, я уже было хотел улизнуть из чересчур тесных объятий Жоржикова гостеприимства.
– Ку-да? – хватка у хозяина была бульдожья. Он снова вспомнил про меня. – А-а, это ты, командир? Помоги-ка мне с Бобиком разделаться!
С кем разделаться? Что он, сдурел? Никакого Бобика рядом не было. Видя в руках Жоржика широкий, по-сапожному скошенный с острия нож и нацеленный куда-то в сторону взгляд, у меня по спине поползли мурашки: что могло прийти в голову пьяного таксидермиста?
В сенях было темно. Жоржик махнул рукой по стене, и свет загорелся.
Под ногами, в большом тазу, лежало что-то шерстяное, свёрнутое в клубок и похожее на вымокшую под дождём дворнягу, Точно! Собака! Рядом в молчаливом злом оскале кровоточила её голова.
Жоржик опрокинул на пол широкий дощатый щит, стоявший у стены, молча достал с полки молоток с гвоздями, и, развернув мокрую собачью шкуру, приказал мне потянуть её за хвост.
– А, попалась, которая кусалась! – Жоржик стал ловко пришивать шкуру гвоздями к дощатому щиту.
Натянутая кверху мездрой, кожа теперь не казалась такой ужасной.
– Ты когда-нибудь кожа выделывал? – мыкнул он мне, икая.
Я отчаянно замотал головой, объясняя, что лучше я пойду домой… Домой хочу!
– А у нас, командир, – рупь заход, а выход – два. Учись, пока я жив!
Нож в руках такого зачумлённого живодёра был пострашнее атомной бомбы, и я присел рядом на корточки. «Шу-шу-шу!» – скользило лезвие по мездре, освобождая дерму от излишков жира. «Шу-шу-шу! Шу-шу-шу!» – ни одного пореза! Одним словом, настоящий таксидермист. Мастер своего дела. Сбив сальные стружки в комок, он вытер нож о ладонь и воткнул в притолоку. Потом, к моему удивлению, легко вытащил пальцами гвозди из щита, освободив шкуру, и снова сунул её, как грязную половую тряпку, обмякшую и вялую, в таз. Залил всё из большой пластиковой канистры какой-то вонючей жидкостью, пахнущей формалином.
– Пускай попреет! Пойдём в избу!
После всего увиденного и пережитого надо непременно выпить, иначе умом тронешься. Сюр какой-то! Хичкок!
В избе, взяв недопитый стакан, я выплеснул его в себя, так и не почувствовав вкуса.
– Ешь! Чего ты? Хочешь смальца из ежатины, а хочешь, Бобика, – он ткнул сырым, кровенеющим от недавних дел пальцем в сковородку. – Не боись! Бобик отгавкался! Надоел, сволочь! По ночам спать не давал! – Жоржик подхватил щепотью, уже покрывшийся жёлтой наледью остывшего сала порядочный шматок мяса и кинул в рот. – Закусывай, чего ты? – глаза Жоржика стали покрываться такой же жёлтой, как на остывшей сковороде, наледью, отчего у меня в животе завозилась юркая мышка с намерением выскользнуть наружу.