Догоняй!
Шрифт:
Все закружилось перед глазами; словно издалека слышались смех и улюлюканье циркачей, но это казалось совершенно не важным – сейчас имели значение лишь хмельной вкус ее губ, жар ее тела, упругая мягкость груди… Дальше было как в тумане. Он слабо помнил, как она тащила его за руку из шатра, потом они оказались в ее фургончике, лихорадочно срывая друг с друга одежду, а к окошку приплюснулись ухмыляющиеся рожи. Павел глупо улыбался. Клара, хихикая, показала в окошко кукиш и задернула занавеску.
Они повалились на койку, Павел оказался
– Раздави меня… – выдохнула Клара, направляя его рукой.
Они долго лежали в темноте, не говоря ни слова. Клара прильнула к его груди, обдавая жарким дыханием его шею. Он скользил пальцами по крутому изгибу ее бедра.
Вот все и случилось, думал он. Как просто. Как внезапно…
Отчаянный крик разбил тишину. Павел подскочил, будто подброшенный. Крик повторился, пронзительный, полный ужаса. А потом раздались грязная брань и глухие звуки ударов.
Павел скатился с кровати, нашарил в темноте брюки.
– Не надо, не ходи! – крикнула Клара.
Но он уже выскочил из фургона. Силуэты шатров и повозок смутно вырисовывались в темноте, и где-то среди них верещал Матвей:
– Спасите, родненькие! Убивают!
Очертя голову Павел бросился на крик.
Матвей, жалкий, дрожащий, скорчился у повозки, прикрывая голову руками, а вокруг него приплясывали три пестрые фигуры, нанося ему безжалостные удары ногами в слишком больших башмаках. Вся троица обернулась на окрик Павла. Призрачно-белые рожи с багровыми носами расплылись в кроваво-красных ухмылках. В руках блеснули ножи. Тут только Павел осознал, что стоит один против троих головорезов, полуголый и безоружный.
– Ба, Любимчик нарисовался! – гоготнул один из них, поигрывая ножом. – Герой-любовничек! А не кажется ли вам, что для нашей Клары он недостаточно хорош? Не изукрасить ли ему перышками фронтон?
Остальные визгливо захихикали.
– Лучше пощекотать с торца!
– Загнать с черного хода!
– Эт ты еще про нож?
Взрыв хохота.
Пользуясь случаем, Матвей извернулся ужом и исчез под повозкой, но троим белым призракам, похоже, и дела не было – они всецело увлеклись новой жертвой. Павел лихорадочно огляделся, ища хоть какого-нибудь оружия. И тут подоспела Клара, задыхаясь и на ходу затягивая поясок халата:
– Не троньте его, зверье!
– Клара, если сделают к нам еще хоть шаг, беги в полицию, – проговорил Павел, подавляя дрожь в голосе.
Это вызвало взрыв издевательского хохота:
– Да, Клара, беги в полицию!
– Беги-беги, да там говори уж все, без утайки!
– Не то мы расскажем: одним, что ль, пропадать?
Клара замерла на месте, бледная как смерть. В ее распахнутых глазах плескался ужас.
– Что здесь происходит? – Шульц выступил из темноты, спокойный и обманчиво хладнокровный, но при виде
– Мы ничего…
– Матвейке язык хотели укоротить слегонца…
– А тут этот…
Шульц перевел взгляд с Павла на Клару и сказал:
– Ты опять взялась за старое, дорогая сестра. А вы, – он повернулся к притихшим Бобенчиковым, – марш к себе, и чтоб до завтра я вас не видел!
Клоуны бросились наутек.
– Генрих, я… – начала Клара.
– Ничего страшного, лишь бы не опять черномазый, – бросил Шульц и пошел прочь.
Клара вздрогнула, словно он снова ударил ее. Когда Павел отвел ее обратно в фургон, она опустилась на банкетку перед зеркалом и закрыла лицо руками.
– Значит, твой ребенок был от… – Павел чуть не сказал «черномазого» и с ужасом подумал, что становится подобием Шульца. – От Вилли?
– Я даже не знала, от кого, пока он не родился, – угрюмо ответила Клара. – Наверное, потому и умер. Кровь немцев плохо сочетается с кровью чернокожих.
– Кто сказал тебе такую чушь?
– Генрих.
– Генрих либо негодяй, либо невежа. Впрочем, я больше склоняюсь к первому. Негры ничем не отличаются от белых, это известно всякому приличному человеку.
– Может, он иногда бывает несправедлив, но не смей его оскорблять, – холодно произнесла Клара. – Ты не знаешь его. И потом, он шкуру твою спас.
– О, я узнал вас обоих достаточно! – Голос Павла дрожал от негодования. – Ты отвлекла меня, чтобы эти бандиты смогли заткнуть рот Матвею, я прав?
Голос Клары сделался совсем ледяным:
– Собирай вещички и вон из моего фургона.
– А все-таки кто убил слоновщика? Львы? Слон? Клоуны? Твой братец? Может быть, ты, Клара? Или весь ваш проклятый цирк поучаствовал?
– Он уже не двигался! – В ее голосе звучали слезы. – Генрих сказал, что тело нужно бросить в клетку ко львам, иначе прозектор определит истинную причину смерти. Вызвались Бобенчиковы… Мы не знали, что он еще жив. А когда львы стали его рвать… он вдруг очнулся и закричал! Я до сих пор слышу этот крик… – Издав дрожащий вздох, она продолжала: – Мы не могли поступить иначе… Год назад в Одессе расстреляли слона Ямбо. Его изрешетили разрывными пулями… Полчаса он умирал в муках на глазах у зевак… Разве мы могли обречь на такое нашего единственного друга?
Теперь Павел понимал, почему бегут люди. Они боялись не слона, а его хозяина. Желая спасти Господина Элефанта, Шульц впал в безумие и обрек на гибель весь цирк.
– Но отвлекла ты меня нарочно? – настаи- вал он.
– Да, – призналась она. – Поверь, я не знала, что они задумали! Я лишь боялась, что Матвей расскажет тебе про Генриха… А из-за них ты и сам обо всем догадался.
Если она и лгала, он слишком хорошо понимал ее, чтобы осуждать. Разве он сам не готов был ради давно умершего брата лишить человека жизни?