Догоняя рассвет
Шрифт:
— Не надо на меня так смотреть, — серьезно осадил ее Лирой. — Я в этой истории злодей.
— Тогда ты самый обаятельный злодей.
Холодный дождь вымочил их до нитки. Над головами сверкнула молния, озарив темное небо, и в миг оглушительного громового раската Лирой крепко прижал Амари к груди. Он нежно обхватил лицо девушки широкими ладонями и приподнял, чтобы заглянуть ей в глаза. Пару секунд Лирой смотрел на нее, любуясь, и вдруг поцеловал так сильно и жадно, что земля едва не ушла из-под ног.
Амари отвечала на его поцелуй с не меньшей пылкостью, касаясь обжигающего
Амари не помнила, как они вернулись домой, весь путь до дворца они то ускоряли бег, то, не сдержав порыва страсти, останавливались, чтобы обрушиться друг на друга с поцелуями. И только за дверями спальни они полностью вверились чувствам, жгучим и нестерпимым, требующим утолить яростный голод по близости.
Избавив от одежды широкие плечи и рельефную мускулатуру Лироя, Амари не смогла подавить возбужденного вздоха. Вид его обнаженного торса усилило в пальцах желание касаться, царапаться, заявить свое право; изгибы вен на его руках вызвали нетерпеливое предвкушение подчиниться силе, значившейся в этом прекрасно сложенном теле. Лирой в свою очередь любовался, как мокрое платье облепило округлости девушки, словно наблюдал самое соблазнительное зрелище в жизни. Он приблизился к Амари и, накрыв ее рот своим, опустил на кровать.
Лирой целовал ее шею, ключицы, и каждый его поцелуй говорил о намерении овладеть девушкой всецело и самозабвенно, вынуждая Амари извиваться в мучительной истоме. Его рука скользящим движением поднимала низ ее платья, пока не столкнулась со спрятанными на бедре ножнами.
— Не смотри так, будто не ожидал, — усмехнулась Амари.
— Не буду врать: это чертовски заводит меня, — прикусил он внутреннюю сторону ее берда. — Но сейчас он нам не понадобится, — низкий голос, звучавший сквозь прерывистое дыхание, заставлял сердце заходиться в бешеном ритме.
Сняв ремень с кинжалом, Лирой раздел Амари и полностью обнаженный опустился на девушку сверху. От ощущения тяжести его разгоряченного тела в голове помутилось. Сгорая нуждой зайти дальше, Амари испустила протяжный стон, и Лирой качнул бедрами вперед, дав ей то, что она так сильно желала.
Он действительно оказался умелым любовником: каждое движение, поцелуй, хриплый вздох заставляли выгибаться навстречу его толчкам. Власть сильных рук обезоруживала, даримая ими ласка пронизывала каждый дюйм кожи небывалым до этого наслаждением. Но до того, как Лирой довел их до пика экстаза, Амари перекатила его на спину и оказалась сверху. Плавно раскачиваясь на нем, она не разрывала зрительного контакта, с удовольствием наблюдая за тем, как с его чувственных губ срываются низкие стоны. Руки Лироя беспорядочно блуждали по ее груди, талии, а затем схватились под ягодицы, и новая волна возбуждения подтолкнула его двигаться резче, быстрее. Забываясь друг в друге, они отрешились от мира, от страхов, от тяжести собственного существования. Лирой любил Амари горячо и неистово, пока пламя между ними не перетекло в нежную страсть.
Придя к кульминации, они не размыкали объятий. Лирой целовал Амари, игриво ловя зубами ее нижнюю губу,
— Ты и правда неплохой любовник.
— Всего лишь неплохой? — Лирой дразняще укусил Амари за плечо, спровоцировав ее смех.
— Ты полон тайн, Лирой Моретт, — подперев голову рукой, она коварно взглянула на него. — Я хочу знать о тебе больше.
Со страдальческим вздохом он откинулся на подушки. Очевидно, этот разговор должен был даться ему непросто, но Лирой не сопротивлялся.
Он определенно хотел выговориться.
— Ну, — начал он, подбирая слова, — судьба была ко мне неблагосклонна с самого начала, ведь мне «повезло» родиться в семье охотника на вампиров. Отец, одержимый идеей борьбы, с детства прививал нам дисциплину и презрение к ночным существам. Мать ушла, не выдержав его деспотичности, ее я не помню. Впрочем, отец не слишком горевал по этому поводу, она дала ему продолжение рода охотников — большего от нее и не требовалось.
Амари уловила, как голос Лироя дрогнул, точно внутри что-то надломилось. Он сожалел, что в его жизни не было матери.
— Мне исполнилось восемь, когда отец взял нас на ночную охоту в лес, чтобы мы столкнулись с врагом лицом к лицу. Рю отделался только испугом и седыми волосами, а я…
Лирой приподнял руку, демонстрируя след глубокого укуса на предплечье. Два некогда вонзившихся острых клыка оставили на коже рубец и вечную печать вампирского отродья.
— Отец не винил меня открыто, но я не испытывал в жизни ничего более пугающего, чем его тихое презрение. Он ни в грош не ставил мое существование, потому что я позволил себе быть укушенным вампиром. Я стал позором всей династии, — Лирой усиленно пытался подавить спазм в горле. — Когда отца не стало, его место занял Рю — любимый папочкин сын. Опека Рю была невыносимой, наверное, даже хуже, чем извечное пренебрежение отца, ведь Рю знал, что я невиновен в случившемся, принимал это сердцем, но все равно изображал подобие папаши.
Амари видела, как нелегко Лирой доставал свое прошлое из тайников памяти. Воспоминания о том, как в его чистое сердце заронили жестокость.
Мир, да и что уж говорить, даже родная семья не готовы были дать ему второй шанс.
— Но ты не вампир…
— Отродье, — подчеркнул Лирой, — мое обращение не завершено. Я смертен и не боюсь солнца. Но это не отменяет того, что я проклят. Я уступаю по силе любому вампиру, и я так же нуждаюсь в крови. Как правило, отродья исполняют роль слуг на побегушках, особо отличившиеся могут питать надежду на вступление в сан обращенных. И я служил. Когда бежал от Рю.
Предвосхищая подозрения, которые должна была вызвать эта непростая исповедь, Лирой тут же добавил:
— Не торопись винить меня в последних событиях, я не питаюсь местными. Рю позволяет брать кровь убитых на охоте животных. К слову, я все еще могу употреблять и человеческую пищу, правда, насыщения от нее почти никакого.
Амари легла на спину и хмуро уставилась в потолок, на котором подрагивал тусклый свет догоравшей свечи.
— Тогда кто бы это мог быть?
Лирой повернулся на бок, его ладонь легла на живот Амари.