Догра Магра

Юмэно Кюсаку

В период пребывания в материнской утробе эмбрион совершенно отрезан от внешнего мира и потому находится в состоянии глубочайшего сна. Клетки его тела активно делятся, размножаются и растут во имя единственной цели — стать человеком. Они воскрешают воспоминания давних предков и проигрывают в сознании эмбриона сцены из прошлого. В это время для спокойного и благоприятного развития эмбриону действительно лучше совершенно не думать об иных вещах. Содержание его сновидения изменяется крайне плавно, аккуратно и спокойно, и с этой точки зрения сон эмбриона в корне отличается от буйного, своенравного сна взрослого человека.

Эмбриона делает эмбрионом сновидение эмбриона. А управляет

эмбрионом сила клеточной памяти. Все человеческие эмбрионы совершают одно и то же путешествие за один и тот же срок. Это объясняется тем, что люди произошли от общего предка и, соответственно, память клеток — то есть продолжительность внутриутробного сновидения — для всех одинакова.

Более того, если мы примем во внимание психическую силу клеток, то не удивимся тому обстоятельству, что это бесконечное сновидение эмбриона, охватывающее сотни миллионов лет, сжато в девять месяцев. Также закономерно, что у животных, стоящих на более низких ступенях эволюции, период эмбрионального развития пропорционален их памяти об эволюции и, соответственно, короче. Поэтому у простейших животных, которых не коснулась эволюция, сновидения эмбриона нет, они остались на том же уровне развития, что их далекие предки, и размножаются путем деления.

Примечание: Возникает резонный вопрос, сколь глубоки и сколь тонки память и другие психические способности клеток. Ведь получается, что они управляют всем живым, исподволь влияя на круг перерождения живых существ во Вселенной. Но, на самом деле, моя теория сновидения эмбриона далеко не нова — откройте священные писания тысячелетней давности (начиная с египетского монотеизма). Сейчас все так называемые религии находятся на последнем издыхании и представляют собой предрассудки и атавизмы — останки приукрашенных научных измышлений. Когда-то они были призваны объяснить древним людям основы морали и правил поведения.

«Но как же описать это сновидение эмбриона, если мы его даже не помним?» — вероятно, спросите вы.

По большому счету, достаточно и вышеизложенных фактов, но ради справки мы поясним собственную теорию.

Чаще прочих сюжетов, что видит эмбрион в материнской утробе, ему должны являться кошмары.

Причина этого кроется вот в чем: у человека, прошедшего долгий путь эволюционного развития, отсутствуют рога, как у быка, клыки, как у тигра, крылья, как у птицы, защитная окраска, как у рыбы, яд, как у насекомого, раковина, как у моллюска, и прочие приспособления для защиты или нападения. Человеческое тело слабее, чем тела других животных. Безвредный, неядовитый, лишенный каких-либо физических преимуществ, он ступает на арену ожесточенной борьбы за существование и, пройдя все ужасающие природные катаклизмы, достигает высочайшей стадии эволюционного развития.

Но только представьте, сколько ни с чем не сравнимых мучений и гнета пережил человек в процессе естественного отбора. Воспоминания о прошлом предков за несколько сотен миллионов лет и составляют сновидение эмбриона. Ощущает их эмбрион в истинной продолжительности, и мучения его не идут ни в какое сравнение с короткими и преходящими страданиями взрослого человека.

Едва успев прикрепиться к материнской утробе, малюсенькая клетка, принявшая форму микроорганизма — предка всего живого, сразу же засыпает. Ей снится, как на протяжении сотен миллиардов лет она плавает с себе подобными в теплой воде. Одни из этих бессчетных клеток отбрасывают радуги, преломляя своими прозрачными телами яркий небесный свет. Другие рассеивают золотое или серебряное свечение. Клеткам привольно и радостно: они плавают где хотят, крутятся, подрагивают. Так, легко и беззаботно, они растут, делятся и умирают.

Но вдруг в жидкости — в их среде обитания — происходит некоторое изменение, и клетка ощущает неописуемые, адские муки. Большая часть «подружек» умирает прямо на ее глазах. Клетка хочет сбежать, но боль сковывает и не дает ей пошевелиться.

И едва клетке начинает казаться, что страдания вот-вот закончатся, как ее охватывает бушующее пламя адского солнца или же ледяной свет луны. Ветра сдувают ее в бескрайнюю пропасть, а дождь обрекает на адские муки. И пока невообразимо жестокий мир забавляется с клеткой, она неустанно твердит: «Ах, как я хочу стать сильнее, чтобы сносить и холод, и жару!»

Так, в страшной, незнакомой агонии нового мира, клетка начинает делиться и принимает форму рыбы — дальнего предка человека. У нее появляются кожа и чешуя, которые защищают от холода и жары; хвост и плавники, которые помогают передвигаться в воде; нервы, рот и глаза, которые позволяют получать больше информации.

И вот, гордо рассекая морские просторы, наша рыбка думает: «Я само совершенство! Нет никого сильнее меня!» Но вдруг, простирая огромные щупальца, из-за которых не видно неба, к ней приближается гигантский осьминог! «Ай! Помогите!» — рыбка прячется в лесу водорослей и, затаив дыхание, спасается. Но только ей удается успокоиться и поднять голову, как прямо перед ее глазами вырастает огромный морской скорпион — больше осьминога в несколько раз — и загоняет несчастную в западню. «Ах!» — рыбка пытается развернуться и сбежать, но ее преследует гигантский, как туча, трилобит, а рядом уже выпустил ядовитое жало морской анемон. Однако рыбке удается ускользнуть: гонимая страхом смерти, она забивается под камень.

«Ах, как страшно! Как ужасно! Не жизнь, а постоянный стресс! Друзья, которые развивались вместе со мной, уже обзавелись от страха панцирем или научились жить в камнях, высовывая оттуда одни конечности. Но не по мне эта трудная и опасная жизнь в воде. Хочу на сушу! Хочу прыгать и скакать! Хочу вести легкую, привольную жизнь!» Молясь так день и ночь, рыбка превращается в трехглазую ящерицу [37] и медленно выбирается на материк.

«Как хорошо! Слава богу!» — глядит по сторонам и принимается шнырять ящерица. Но не тут-то было. Суша дрожит от беспрестанных землетрясений, бушуют цунами, извергаются вулканы. Море вскипает, и ей уже не вернуться назад. Задыхаясь и мучаясь, ящерица переминается на раскаленном песке. Как же ей плохо, как страшно. Но едва эти муки успевают отступить, как ящерицу накрывает лапой огромный, будто гора, игуанодон. Она успевает сбежать, и вот ее уже сдувает порыв воздуха, поднятый крыльями птеранодона, а затем чуть не ловит огромный клюв археоптерикса…

37

Видимо, имеется в виду гаттерия — древнее пресмыкающееся, на верхней части черепа которого размещался похожий на глаз орган, реагировавший на свет и тепло.

«Как тяжело! Просто невыносимо! Так нельзя! Те, кто эволюционировали вместе со мной, уже обзавелись шипами и панцирями, научились менять цвет в тон ландшафту и в любой момент готовы прыснуть ядом. Но разве могу я уподобляться этим плебеям и трусам?! Я же самое правильное, самое спокойное и свободное существо на свете! Ну почему я терплю эти адские муки?»

Так причитает ящерица, прячась среди камней. И вот глаз на темени затягивается — она превращается в обезьяну, способную прыгать с дерева на дерево.

«Ура! Наконец-то страдания в прошлом! Теперь я самая сильная, самая свободная, самая развитая!» — говорит она, прикрывая лапой глаза от солнца.

Но вдруг из-за ее спины выползает огромная змея, готовая проглотить жертву. Ошеломленная обезьяна убегает, но прямо над ее головой пролетает хищный орлан.

«Еле ноги унесла!» — выдыхает она, спрятавшись среди веток. Но тут ее тело начинают терзать клещи, пиявки и другие паразиты. Ни во сне, ни наяву ей нельзя терять бдительности. Гром и молнии сменяются снегопадом, сыплется град, поднимается страшная буря. Не разбирая дороги, она бежит как безумная среди поваленных деревьев и вырванных с корнем кустов.