Дохлый таксидермист
Шрифт:
Лидия Адамовна не могла это вынести.
Она схватила Петрова за руку:
– Вы сможете еще чуть-чуть подождать?..
Нет, она никогда не рискнула бы вернуть мертвого человека обратно в тело. Сотрудникам Минсмерти было строжайше запрещены подобные действия. Но мысль о том, что тот, второй, будет страдать еще как минимум четыре часа, пока завканц не проводит Петрова, обжигала пульсирующей алой строкой.
– Я не совсем понимаю, о чем вы…
Едва ли он понимал, что значит «чуть-чуть подождать». Лидия Адамовна не стала разъяснять, что смерть – не всегда смерть, и
– Я объясню, – пообещала Лидия Адамовна, и умерший кивнул. Скользнул взглядом по ее рукам в брезентовых рукавицах, по потрепанному служебному планшету. Конечно, он не мог не обратить внимания на пылающие буквы.
Но едва ли он понимал.
Да дело было не в понимании, и никто не давал завканц право решать, чья боль важнее. Она просто слишком устала, и алые буквы в Реестре пульсировали так страшно. А этот Петров так быстро пришел в себя, и ему, кажется, не так уж и больно было в агонии, и не так страшно в смерти. И тело его лежало почти нетронутым – синяки, ссадины и одна-единственная серьезная рана. Петров как будто не падал вместе с погибающим «Дугласом», а просто гулял где-то неподалеку.
И так заманчиво было решить, что он, допивший свою неглубокую чашу страданий, может выпить еще.
Но разве кто-то давал ей право оценить, взвесить и признать чужую боль недостаточной?..
Алые буквы горели не чернилами, пламенем, и завканц никак не могла заставить себя опустить планшет и снова взять Петрова за руку. Повести его вперед, а тот, второй, пусть ждет четыре часа – ну, или теряет сознание.
Или сходит с ума – его право.
Или…
Завканц снова уткнулась в планшет. Петров проследил ее взгляд:
– Ленин? – ошарашенно пробормотал он. – Там что, Ленин? Так он же умер!..
– Умер и попал в посмертие, как и все, – пожалуй, с некоторым облегчением подтвердила завканц. – А теперь он умирает опять. Но забрать его душу и передать дальше в силу определенных причин сейчас могу только я. Поэтому я хочу попросить вас подождать там еще немного – пока я не разберусь с Лениным…
Листок Реестра в планшете снова болезненно вспыхнул, и завканц, оставив софистику, перевела взгляд на Петрова. Тот кивнул. Едва ли он что-то осознавал. Для только что умершего человека все это звучало как бред.
Но когда завканц толкнула его назад, в безжизненно распластавшееся, укрытое туманом тело, его продолговатые темно-карие глаза расширились от изумления.
Потом он судорожно втянул воздух разбитыми губами – уже где-то там, в ростовской степи, в изодранной гимнастерке и с глубокой раной на голове – и, вновь ощутив боль, потерял сознание.
Завканц отвернулась, стянула брезентовую рукавицу, прижала печать на перстне к пульсирующей красной строке и шагнула в туман.
Глава 2
02.07.1942
с. Маньково-Калитвенское Ростовской области РСФСР СМ
Л.А. Штайнберг
Листок Реестра в планшете был заляпан
Разбираясь с Лениным, Лидия Адамовна то и дело посматривала в планшет – строка в Реестре не сходила с ума, не горела, а только мерцала, тихо и деликатно. Кажется, за эти четыре часа Петров ни разу не пришел в себя. И все же завканц успела раз сорок проклясть тот час, когда поддалась панике и отправила его обратно в тело. Подумаешь, Ленина пожалела! Да знай она заранее, с каким трудом придется вытаскивать вождя мирового пролетариата из искалеченного, но все еще цепляющегося за жизнь трупа, и как тяжело (во всех смыслах этого слова) будет тащить его дальше, она бы спокойно проводила Петрова и пошла бы за Лениным.
Медленно. Не торопясь. С перерывами на обед.
В конце концов, она много раз докладывала высшему руководству о проблемах со свежими кадрами и…
– ..сделали все, что могли, – устало произнес фельдшер. – Поймите, ему бы и в Склифософского не…
Завканц сбросила с себя оцепенение. Последнее, в чем она нуждалась, так это в том, чтобы умирающего писателя – да, по пути она вспомнила, что Петров писатель и журналист! – переправили в какую-нибудь больницу и там, чего доброго, спасли. Тогда ее точно вышвырнут с работы и отправят под трибунал за умышленное вмешательство в естественный ход истории.
Завканц помнила, что именно так закончил ее предшественник. Тогда, в 1916-м, Лидия Адамовна возглавляла Третий отдел Минсмерти, была постоянно занята и не слишком вникала в эту историю. Запомнилось только, что бедолага все равно долго не прожил: сначала его, кажется, отравили, потом застрелили, и под конец сбросили в реку. Казалось бы, результат один, но тогдашнему главе Минсмерти это стоило должности. Тогда же у завканц и испортились отношения с Иваном Борисовичем – ну а с чего бы им не испортиться, когда тот уже тогда был замом и сам рассчитывал возглавить «осиротевшее» министерство, а в итоге его задвинули в угол. А, впрочем, ходил бы и радовался, что не уволили за компанию с начальником.
Но в этот раз риск, конечно, был минимален. Евгений Петров был обречен. Он все равно не мог выжить, и несколько лишних (?) часов его жизни никак не влияли на ход истории. Максимум, что грозило завканц в этот раз – это выволочка от руководства.
И что-то она уже сомневалась, что ей и вправду стоило подставляться под эту самую выволочку, да еще и мучить другого, совершенно непричастного человека.
Определенно Ленин того не стоил.
Лидия Адамовна прикрыла глаза и на секунду прижала пальцы к вискам. Потом, собравшись, протянула руку к умирающему Петрову. Его запястье было холодным и липким – стало противно. Пожалуй, завканц следовало бережнее обращаться с брезентовыми рукавицами – еще неизвестно, остался ли на складе ее размер.